Фридрих Незнанский - Мировая девчонка

Она неуверенно кивнула и хотела еще что-то добавить, но он опередил:

— Вот и славно. — Доктор снова улыбнулся. — И не извиняйтесь. Я тоже прекрасно вас понимаю. Я ведь не в облаках витаю, а живу, как и вы, на грешной земле. Ну а если теперь жизнь вот так поворачивается, что же нам с вами остается? Противостоять, по мере сил… А вот почему я оперирую долларами, объясняю. Все эти лекарства импортные, и оплачивать их вам придется в валюте. Имейте это в виду и заранее поменяйте деньги.

— Спасибо, доктор, — едва не плача, сказала Светлана Владимировна, вставая. — Но как я могу, чтобы вы?…

— Ну, если уж очень хотите, — он подчеркнул слово «очень», — тогда давайте дождемся конца операции, и когда все закончится благополучно, а так и будет, я уверен, вы зайдете ко мне, и я налью вам и себе по маленькой рюмочке коньяку. И мы с вами чокнемся. Так? — Он засмеялся. — А потом закусим каким-нибудь пирожным, которые, я слышал, с успехом выпускает ваша фирма. Только учтите, что ни теста, ни сладкого я фактически не ем, но лично для вас, так и быть, сделаю такое крохотное, — он показал двумя пальцами, — исключение. А теперь бегите и держите себя в руках. Мальчик у вас — просто молодец! Мужественный человечек…

Об этом разговоре Антону Плетневу рассказали Элеонора Владиславовна и Светлана Владимировна, примчавшиеся в «Глорию» в таком состоянии, будто на их глазах только что ожила, стала несусветной реальностью картина «Последний день Помпеи».

Хорошая, почти в натуральную величину, копия этого широко известного полотна висела в холле агентства, как раз напротив входных дверей, приобретенная у какого-то способного копииста еще прежним, покойным ныне, директором Денисом Грязновым. Считалось, что посетителям, приходящим в поисках помощи в охранно-разыскное агентство, собственные страхи и мытарства на фоне подлинного исторического кошмара не будут казаться столь уж тягостными и безнадежными.

Однако было похоже на то, что «живописный намек» резко усилил совершенно реальное отчаяние женщин. Ну, все уже было у них в порядке, все, кажется, устроилось. Они были абсолютно уверены, что это именно так… Но события следующего дня неожиданно развернулись в таком направлении, что любой бы в подобной ситуации поверил, будто на его голову действительно обрушился смертоносной лавой вулкан Везувий…

Они с самого утра только тем и занимались, что считали и пересчитывали поступавшие от работников и служащих фабрики деньги. На призыв Элеоноры Владиславовны, в не такие уж и далекие, казалось бы, годы, в дни своей бурной молодости возглавлявшей фабричные профсоюзы, откликнулись все. Руководители отделов и цехов разложили требуемую для операции мальчику сумму на количество своих сотрудников и постановили в среду утром деньги собрать и представить в бухгалтерию.

Элеонора Владиславовна сама пришла в тесный кабинет бухгалтерии и уселась вместе с Валентиной Григорьевной, главбухом, и кассиршей Машей раскладывать деньги по пачкам — десятки к десяткам, сотни к сотням, и так далее. Их они собирались передать Васениной, чтобы та отправилась в ближайший же обменный пункт, не теряя ни минуты драгоценного уже времени.

Но, естественно, что с такой крупной суммой отправлять Светлану Владимировну одну в валютный обменник, где всякие только и ждут, чтоб ты зазевался, было бы неразумно, и Элеонора решила и тут взять на себя миссию помощницы. Но пока она считала деньги, шевеля губами, как, впрочем, и остальные. Очередные десять тысяч она пересчитывала повторно и оборачивала полоской бумажки, а затем передавала бухгалтерше, и та отмечала на калькуляторе. То же самое делала и Маша. Лохматые пачки денег приобретали «цивильный» вид.

— Кто у нас еще остался? — озабоченно спросила Элеонора. — Чего-то маловато пока…

— А еще из фасовочного не приносили, Маргарита побежала, — Валентина Григорьевна указала на стол, за которым сидела Элеонора, — и грузчиков не видно.

— Элеонора Владиславна, — Маша подняла голову от очередной пачки, — а почему такая дорогая операция?

— Ах, Машенька, — вздохнула Элеонора, — да разве это дорого? Это только на самые необходимые лекарства… За саму операцию доктор ничего не берет. А там ведь, сказал, костный мозг нужен, прямое переливание… Ой, и подумать страшно, не то что говорить!

— А муж Светланы, он-то — что ж? Почему не помогает?

— Да нет мужа… Вертолетчик он был, погиб…

— На испытаниях, наверное?

— Нет, Светлана говорила, в Чечне, о, Господи!.. Ну и сколько, Валя, у нас еще не хватает?

— Сто пятьдесят пять… Еще двадцать надо. Это если по сегодняшнему курсу. Эля, только вы уж там поищите, где по двадцать пять берут за доллар, а то, я видела, курс кое-где и пониже. Вот же спекулянты!

— А что ты хочешь, Валюша? Каждый теперь делает деньги, как может, на совесть никто давно уж не ссылается. Капитализм, одно слово… Ну, где ж твоя Маргарита? Время-то идет!

— Сейчас прибежит, куда денется?…

— Элеонора Владиславовна, — снова встряла Маша, пышноволосая девушка с прической «под Аллу», — а если б мы не собрали, тогда что?

— Умер бы Игорек. А ему двенадцать всего… Я видела, когда его увозили в клинику, совсем прозрачный стал… Но хороший мальчик, держится, ты, говорит, мама, за меня не волнуйся… Не о себе думает.

— А хороший у нас все-таки коллектив, — задумчиво сказала Маша и тряхнула волосами. — Откликнулись… А дирекция чего ж?

— Здрассьте! — укоризненно покачала головой Элеонора. — Мы ж единовременную выписали! Сама и выдавала, уже забыла, что ли? Пятьдесят тысяч — они что, на земле валяются? Выписали, сколько могли…

— Точно! — Маша засмеялась. — Совсем забыла… Ну, где ж она? — воскликнула нетерпеливо.

И, словно откликнувшись на ее вопрос, в кабинет почти вбежала Маргарита, высокая, худая женщина, с металлической коробкой от печенья в руках.

— Вот! — сообщила она торжественно и брякнула коробку на стол перед Элеонорой. — Теперь уже все сдали! Никто не отказал! А ребята с погрузки, так те заявили, что если чего надо, они помогут: перевезти там, доставить куда…

— Ладно, будем иметь в виду, — кивнула Элеонора. — Здесь у тебя сколько? — спросила она, открывая банку.

— Должно быть восемнадцать, а что? Мы так и планировали.

— Не хватает двух тысяч, — морщась, сказала Валентина Григорьевна. — Ну, у меня… — она достала из ящика стола свой кошелек, — вот, четыреста пятьдесят при себе, больше ни копейки, девочки.

— Я посмотрю, — Маша тоже полезла в свою сумку. Потом поднялась и, торжественно подойдя к Элеоноре, шлепнула ладошкой по столу и убрала, оставив лежать тысячу рублей. Гордо и независимо посмотрела на присутствующих — мол, знай наших, и вернулась к своему столу.