Фридрих Незнанский - Факир против мафии

— Гм… Насколько я понял, именно по этому вопросу вы ко мне и пришли. Иодалис говорил мне, что у вас есть подозреваемый. Но он также сказал мне, что улики, собранные вами, не дают твердого основания на задержание и арест. Я очень хочу вам помочь, Александр Борисович. Ведь, укрывая преступника, мы тем самым подвергаем опасности жизни наших граждан. Однако же я не могу действовать вопреки закону.

— Это верно, — согласился Турецкий. — Вопреки закону действовать нельзя. Но улики у нас самые твердые. Кроме того, подозреваемый сам во всем признался.

— Да-да, — кивнул президент. — Иодалис говорил мне и об этом. Но он ставит под сомнение подлинность вашей записи. — Василяускас вздохнул и добавил: — В последнее время, во многом благодаря газетчикам, в Литве началась настоящая чехарда слухов и сплетен. Журналисты не ищут факты, а сами создают их. Поэтому у генпрокурора есть все основания опасаться подлога. Юрий Отаров — уважаемый бизнесмен. Я знаю, что у вас в стране сейчас объявлена настоящая охота на крупный бизнес. Но я не хочу, чтобы это повторилось в Литве. Мы — свободная страна и намерены жить по демократическим принципам.

В глазах у Турецкого появилась усталость. Политическая демагогия всегда действовала на него угнетающе, а, судя по всему, Василяускас по этой части был настоящим мастером. Впрочем, иначе он бы и не пришел к власти, несмотря на все миллионы долларов, которые ему щедро «ссудила» российская внешняя разведка в лице агентов влияния Отарова и Петрова.

Турецкий не особо рассчитывал на помощь президента, отдавая себе отчет, какими крепкими коорупционными нитями был связан Василяускас с бандитами. По сути, Турецкому нечего было терять, поэтому он решил сразу расставить все точки над «и».

— Господин президент, — заговорил он четким, ясным голосом, — запись подлинная. Мне незачем морочить вам голову. Подлинность записи легко подтвердит любой эксперт. Впрочем, генеральный прокурор без всякой экспертизы это знает. Дело тут в другом. Он боится арестовывать Отарова. И вы знаете почему. Отаров связан с Романом Петровым. Я сейчас не беру в расчет убийство депутата Канунниковой, поскольку считаю этот факт доказанным. Но Отаров, так же как и Петров, действовал рука об руку с каунасскими криминальными структурами. Он — один из тех, кто стоит во главе теневого бизнеса не только в России, но и в Литве. Вы — президент Литвы, и вас это не может не волновать. И все-таки вы покрываете Отарова. Это дает мне основания предполагать, что вы…

— Хватит, — негромко сказал Василяускас. — Достаточно. Я вижу, что Иодалис был прав, когда говорил, что вы невоздержанны на язык.

— Я вынужден быть невоздержанным, — спокойно ответил Турецкий. — Иначе все норовит превратиться в пустую болтовню.

Какое-то время президент молчал, мрачно поглядывая на Турецкого. Затем заговорил, и голос его дрогнул на первом слове.

— Хорошо. — Он кашлянул, прочищая горло, и повторил: — Хорошо. Допустим, вы правы. И вы, и все эти… — Василяускас поморщился. — Журналисты. Допустим, что все, что обо мне говорят, — правда.

— Вы говорите о вашей связи с Петровым и Отаровым? — спокойно уточнил Турецкий. — О том, что они финансировали вашу избирательную кампанию, а теперь требуют за это расплаты?

Президент кивнул:

— Да. Об этом. Предположим, что все это… что все правда. Но в таком случае вы…

Василяускас снова замолчал, видимо, не в силах подобрать нужные слова. Он как-то сразу осунулся, съежился. Турецкий вдруг понял, что в его лице было неестественным. Несмотря на загар, на гневный блеск глаз, на скупую, строгую мимику, у Василяускаса было совершенно измученное лицо. Лицо человека, не первую неделю страдающего бессонницей, которого и во сне (в те короткие часы, когда ему удается уснуть) и наяву (во время длительных, скорбных размышлений) преследует какая-то тяжелая, навязчивая мысль, от которой он никак не может избавиться.

— Ведь все это правда, — сказал Турецкий, — то, что о вас пишут в газетах. Скоро журналисты заговорят об этом как об очевидном факте. Комиссия сейма продолжает работу. Эти люди… Отаров и Петров… они утянут вас за собой на дно.

Президент грустно усмехнулся:

— Вас бы на мое место, я бы посмотрел, как бы вы стали выпутываться.

Турецкий собрался с духом и сказал:

— Господин президент, иногда самый лучший поступок — это самый честный поступок. Отдайте приказ об аресте Отарова. Если вы боитесь, что правда о ваших отношениях всплывет наружу, передайте его российским властям. Он надолго сядет за решетку.

Однако Василяускас не глядел на Турецкого. Похоже, он его даже не слушал.

— Эти негодяи подставили меня, — глухо сказал он. — Как мальчишку. Они опутали меня по рукам и ногам. Я шагу не могу ступить, чтобы они не подняли лай.

— У них есть на вас компромат? — осторожно спросил Турецкий.

Президент поднял голову и посмотрел на него невидящим взглядом.

— У них много чего есть. В том числе и то, о чем вы сказали.

— Не каждый компромат можно использовать, — негромко и предельно корректно заметил Турецкий. — Ведь чаще всего компромат — это палка о двух концах. Уничтожив вас, они уничтожат и себя. Какими материалами они располагают?

— Мои подписи… — проговорил Василяускас. — Они давили на меня, они заставляли меня подписывать эти бумаги. И я ничего не мог сделать. И еще… — Щеки президента, несмотря на искусственный загар, покрыла бледность. — И еще у них есть видеокассеты. Я не знаю, как им удалось это снять.

— Что на этих кассетах?

Василяускас открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал.

— Там… деньги? — тихо спросил Турецкий. — Вы берете деньги, да?

Василяускас посмотрел на Турецкого затравленными глазами и тихо произнес:

— Я не хотел ничего плохого. Я люблю свою страну и готов за нее умереть. Я не знаю, как все получилось. Я даже не помню момента, когда я сделал первую ошибку.

— Они умеют поймать человека на крючок, — сказал Турецкий. — Это их работа.

Президент вяло кивнул:

— Да, это их работа. Власть ушла из моих рук. Да, наверно, ее никогда и не было, этой власти. Мои приказы не выполняются. Я обязан согласовывать каждое свое слово, каждый свой жест. Я… я как в тисках, понимаете? Отаров и Петров — только пешки. Но пешки, которые метят в ферзи и которые уже прошли больше половины поля. А я… — Он усмехнулся. — Я король, которого обложили со всех сторон. К тому же голый король.

Он снова посмотрел на Турецкого, и его усталые глаза блеснули тусклым блеском.

— По сути, я жертва, — сказал президент. — Да-да, не удивляйтесь. Я жертва в борьбе двух держав. С одной стороны США, с другой — вы. И прямого пути нет, потому что впереди стена! Если я захочу бороться, я просто буду биться головой об эту стену. Разве это кому-нибудь нужно? Разве это принесет кому-нибудь пользу?