Фридрих Незнанский - Цена любви

Главным для сестры всегда оставалось только одно: чтоб Димитриус был здоров и счастлив… Можно лишь удивляться, что брат при этом не избаловался, не превратился в маменькиного сынка, не сделался обыкновенным захребетником. Напротив! И сестру свою он тоже обожал, и родителей, когда они один за другим умерли, достойно оплакивал, и, главное, когда догорела советская эпоха, в отличие от большинства, не растерялся, не запаниковал, а моментально сообразил, что к чему. И хотя так же, как отец, по образованию был экономистом, в торговлю в соответствии с семейной традицией не подался. А совершенно неожиданно для Елены предпочел банный бизнес.

— Пойми, — делился он, как обычно, с сестрой своими планами. — Мыться люди будут всегда, это как с едой, понимаешь? Вечная необходимость!

— Но ведь теперь у всех почти ванны… — робко возразила та.

— Мы говорим о разных вещах, — снисходительно улыбнулся Димитриус. И больше эту тему не затрагивал. Как выяснилось позже, он с умом распорядился накопленной отцом с риском для свободы валютой.

Елена искренне считала, что ее брат вообще был умнее всех, с кем ей доводилось сталкиваться в жизни. И возможно, была права — если судить по результату: и по сей день бани Костаниди были самыми популярными и соответственно престижными в столице и ее окрестностях среди людей бизнеса. Чего это стоило ее Димитриусу, особенно в бандитские девяностые, она старалась не вспоминать. К тому моменту, как Костаниди заболел, казалось, что все плохое наконец-то позади, а впереди только спокойная, благостная, очень обеспеченная, а главное, долгая старость…

…Сидя в тот день в коридоре перед дверью доктора в клинике Хабарова, Елена с отчаянием и ужасом ожидала, когда ее туда позовут, чтобы сказать о непоправимом, неизбежном, о том, чего не должно было и не могло быть. Это было, с ее точки зрения, не просто несправедливо, это было… Она не нашла нужного слова и прерывисто всхлипнула. Женщина до сих пор не могла поверить в поставленный диагноз, она сама настояла на том, чтобы привозить сюда Димитриуса каждую неделю, несмотря на то что брат слабел и таял на глазах, в надежде, что наступит такой день, когда после очередного визита врачи обнаружат свою ошибку… Особенно стала надеяться после того, как прежний доктор по каким-то причинам сменился докторшей. В прошлый раз новая врач ей ничего определенного не сказала, только все время отводила глаза… Может, сегодня? Да, сегодня Елена твердо решила с ней поговорить.

Дверь в кабинет приоткрылась, женщина вздрогнула, но очень красивая и тоже новая медсестра выскользнула оттуда одна, видимо, осмотр брата еще не был закончен. Девушка явно собиралась идти куда-то по своим делам, но тут взгляд ее случайно упал на Елену, и она словно споткнулась. Некоторое время сочувственно смотрела на ее зареванное лицо и вдруг неожиданно присела рядом…

— Ну что вы уж так-то переживаете? — ласково произнесла красавица.

Елена от неожиданности охнула и тут же разревелась всерьез, сквозь слезы бормоча один и тот же вопрос насчет проклятого диагноза… Девушка слушала ее очень сочувственно, морщась, словно от боли, как будто страдания Елены отзывались в ней собственными страданиями. Потом, оглянувшись и убедившись, что в коридоре никого нет, придвинулась к той совсем близко:

— Нет, к несчастью, никакой ошибки нет, но отчаиваться не нужно… Может быть, вашему брату еще не поздно помочь, только…

Она замялась и снова покосилась в конец коридора.

— Только что? — тоже почему-то шепотом спросила Елена.

— Видите ли, вообще-то я не имею права вам это предлагать, но… вы так переживаете, что смотреть страшно…

— Помогите, пожалуйста, помогите… — Из глаз женщины хлынул новый поток слез.

— Ну хорошо. Только, если можно, перестаньте плакать и слушайте меня внимательно.

По тому вниманию, с каким Елена Костаниди выслушала Любовь Андреевну Галкину, с ней мог состязаться разве что Филя Агеев, пристроившийся в ближайшем к собеседницам служебном туалете. Этот разговор, кроме всего прочего, был ценен и важен для него тем, что с той минуты, как он завершился, перед Агеевым отчетливо замаячил финал его деятельности в качестве санитара…

…Куда менее продуктивно развивались события в самой «Глории». Несколькими минутами ранее Александр Борисович Турецкий был не на шутку удивлен тем, что после робкого стука в дверь его кабинета на пороге возникла вовсе не Наташа, которую он только что попросил сделать ему кофе, а объемистая фигура Макса.

Все, включая Турецкого, знали: для того, чтобы вынудить лохматого гения по собственной инициативе покинуть темное царство, необходимы чрезвычайные обстоятельства. Что же стряслось на сей раз? Вид у Макса к тому же был смущенный, хотя и подобной склонности за ним тоже вроде бы не водилось.

Александр Борисович вопросительно уставился на внушительную фигуру «бродяги» в ожидании, когда тот прекратит топтаться на пороге и пояснит свой выдающийся поступок. Наконец спустя не менее чем полминуты это произошло.

— Сведения по ней только на девяносто третий, — буркнул Макс.

Турецкий немного подумал, но ни до чего не додумался и поинтересовался:

— По кому — по ней?

Макс, тяжело засопев, протопал к его столу и положил бумажку, на которой красовался длинный номер с дробью посередине. Александр Борисович прищурился, разглядывая цифры, и наконец его осенило:

— А-а-а! Ты имеешь в виду «ящик», в котором работает старший Паляницкий?

Его собеседник молча кивнул.

— А почему тогда «она»? — терпеливо продолжил Турецкий выяснять причину волнения компьютерного гения.

— Это лаборатория. Биохимическая. Военка… Все. — Он тяжело вздохнул и умолк, как понял его шеф, насовсем. Остальное предстояло допетрить самому.

— Биохимическая, значит, — произнес Александр Борисович. — Если военка, скорее всего, занималась биологическим оружием… Возможно, и сейчас продолжают…

Макс тут же мотнул головой, отметая подобный расклад.

— Ликвидирована, — буркнул он.

— Как это — ликвидирована, если наш клиент там работает?!

Компьютерщик уныло пожал плечами и уставился в сторону, замерев на месте. А Турецкий наконец понял причину его столь поразительного поведения: впервые на его памяти Максу не удалось отыскать и раздобыть требуемую информацию! То есть удалось, но жалкие крохи! Что само по себе являлось для него наверняка истинной трагедией: Александр Борисович только сейчас сообразил, что не видел Макса с того момента, как его обременили этим заданием, больше суток, за которые тому, если учесть его налитые кровью глаза, удалось поспать дай-то бог несколько часов…

— Послушай, — начал было он, но тут Макс неожиданно вновь заговорил, причем более связно.