Антон Антонов - Рекламный трюк

И Яна стала учить соседа по заточению целоваться, активно используя для этого упомянутый орган чрезвычайно полезный во всяких эротических делах

К этому времени Яна уже дозрела до такого состояния, когда наступает что-то вроде раздвоения личности, и одна ее половина по-прежнему боится боли смерти, но другая уже смирилась с этим и смотрит как бы со стороны, как будто это кино или сон и готова шутить и смеяться над своим положением.

— А трахаться мы будем по-собачьи, — предложила она, позванивая цепью. — Ты будешь Барбос, а я — Альма. Гав! Гав!

— Это почему это я Барбос? — весело возмутился Уклюжий.

За последние дни к нему отчасти вернулась способность понимать шутки и отвечать на них адекватно. Эротические стимулы тоже больше не оставляли его равнодушным, однако был он еще слаб и немощен, так что Яна старалась за двоих.

— Хорошо, ты будешь лорд Бэрримор Шестнадцатый. С лордом это даже приятнее, чем с каким-то Барбосом. Мы будем оч-чень породистые собаки.

Она принялась совершенно по-собачьи облизывать лицо Шурика, а он вяло уклонялся, бормоча:

— Ну не надо, я так не играю. Давай по-человечески.

Яна послушно стала целовать его по-человечески, а потом предложила для поцелуя свою грудь, сообщив при этом:

— Говорят, если поить слабого, больного человека женским молоком, то он быстро становится здоровым и сильным.

— У тебя нет женского молока, — резонно возразил Уклюжий, но это не помешало ему поцеловать грудь, и даже неоднократно.

Потом они долго любили друг друга по-собачьи, по-человечески, по-французски и иными способами — благо им никто не мешал. Крокодил и Казакова ушли на дело, и дом стоял пустой. Правда пленники об этом не знали — да и какая им разница. Главное, чтобы в «темнице» не было посторонних.

После каждого раза Уклюжий, казалось, слабел окончательно и навсегда, но искушенная «суперзвезда» находила способы, чтобы снова его возбудить.

— Если выберусь отсюда, брошу петь и стану валютной проституткой, — сказала она в одной из пауз. — Безопаснее, интереснее и денег больше.

Ах, поработать бы ей полгодика в достославном городе Амстердаме на улице Красных фонарей. Может, и ей тогда смертельная доза героина показалась бы лучшим выходом из всех затруднений!

Но Яна всего лишь сидела в подвале, в плену у бандитов, которые собирались сначала отрезать ей язык, а потом и вообще убить совсем. Наверное, это обстоятельство слегка нарушило ее душевное здоровье, раз Яна стала видеть в своем положении предмет для шуток.

— К тому же я просто не смогу петь, — продолжала она. — Ведь у меня не будет языка.

А потом, показав партнеру очередной приемчик из своего богатого сексуально репертуара, Яна сказала ему:

— Учись, пока я жива.

И вдруг, словно под действием этой фразы, улыбка сбежала с ее лица. Яна побледнела, а глаза ее наполнились слезами.

— Как ты думаешь, они действительно меня убьют? — спросила она, и голос ее дрогнул.

Яна вспомнила вдруг свой альбом «Кинематограф» и песню «Молчание ягнят» — о девушке, оказавшейся во власти безумца. Но и в песне, и в фильме, и в книге девушку вовремя спасают. А как оно будет в жизни, которая имеет привычку отличаться от голливудских фантазий в худшую сторону?

И Яна заплакала, безудержно и безутешно, опустив голову на грудь Шурика, который молчал и только ласково гладил ее по волосам — как маленькую девочку, которую обидели злые мальчишки.

Каменев остался один на один с рацией и электронными часами. Часы показывали, что электричка с командой Сереброва уже начала свой путь. Рация молчала — оперативники договорились не пользоваться связью до начала активных действий. Вдруг у похитителей есть наблюдатели в поезде?

Из всех людей «Львиного сердца», приехавших в город, с Серебровым не отправились только пятеро, не считая самого Каменева. Двое из них поехали на «стрелку» с таинственным шантажистом, который «все знает и всем расскажет». Встреча с ним, как назло, была назначена на эту же ночь, и Каменев уже подумывал — а не подстава ли это со стороны похитителей, чтобы отвлечь внимание и силы от основной операции? Но ниточка есть ниточка, и Каменев не мог ее проигнорировать.

Еще трое сотрудников сидели в соседнем номере. Каменев отослал их, чтобы они не мешали ему думать. Думать предполагалось о деле Яны Ружевич, но мысли как-то сами собой ушли от этой темы и переключились на дело Боярова.

Каменев не понимал, что происходит, и это сильно беспокоило его. Как всякий человек, приверженный к порядку, он не любил необъяснимых явлений и таинственных событий. А Бояров, похоже, знал объяснение, но никому не хотел его раскрывать.

Он метался по Москве, проворачивая или, скорее, сворачивая какие-то дела, встречался с разными темными личностями, что-то продавал, у кого-то брал старые долги и левыми путями добывал визу в один из райских уголков планеты, где он, однако, не собирался задерживаться. Ни на одном месте Бояров не ночевал дважды, и его мания преследования разрасталась и обострялась не по дням, а по часам. Он по-Прежнему мечтал о бронированном лимузине, но у Львиного сердца» не было ни лишних лимузинов, ни лишних денег, чтобы взять такую машину напрокат — даже для очень важного потенциального информатора.

Между тем сотрудники «Львиного сердца», как охранявшие его тело, так и наблюдавшие за этим со стороны, пока не обнаружили никакой явной угрозы жизни и здоровью клиента. Но взорванная квартира была налицо, не говоря уже о трупах Горенского и Денисова вкупе с охранниками. С этим приходилось считаться.

За прошедшие два дня оперативники, окружающие Боярова, не узнали почти ничего полезного. Кроме, пожалуй, одного. Бояров бредил по ночам — наверное, ему снились кошмары. И весь этот бред слушал один из охранников, находившийся при клиенте неотлучно. И не только слушал, но и записывал. Большей частью ночное бормотание Боярова было бессвязным, но в нем порой мелькали имена, и некоторые из них оказались незнакомыми для людей из охранного агентства. Особое внимание ночного стража привлекла фраза: «Конечно, я помню Олю Благовидову. Но разве я виноват?! Она же сама хотела! Она поехала добровольно!! Нет!!!»

Об этом Селезнев сообщил шефу в сегодняшнем докладе, и новая информация не давала Каменеву покоя. Ему не терпелось узнать, кто же такая эта Оля Благовидова и почему она вызывает столь бурные эмоции у Бориса Боярова.

Но сотрудники, оставшиеся в Москве, начали выяснять это только сегодня. И им могли понадобиться на разработку этой нити не часы, а дни — может быть, много дней.

Ах, как хотелось Каменеву быть сейчас в Москве и самому поговорить с Бояровым! Пусть их знакомство не было близким и тесным, но оно все-таки имело место. Может быть, Каменев смог бы узнать нечто такое, что Бояров опасается доверять Селезневу и рядовым сотрудникам агентства.