Борис Седов - Месть вора

– Тебе действительно нравится? – переспросил Соломоныч, несколько разочарованный лаконичностью моего ответа. Он рассчитывал на длинную хвалебную речь. Что ж, получи!

– Мне действительно нравится, Александр Соломонович, – напыщенно произнес я. – Я сам, как вы знаете, врач, и мне отлично известно, что подобные операции по изменению внешности проводятся уже давно. Но я даже представить не мог, что возможны такие великолепные результаты. Вы не врач, вы просто волшебник, и я преклоняюсь перед вашим мастерством пластического хирурга. Разрешите пожать вам вашу золотую руку.

Короче, из моей палаты Соломоныч выпорхнул буквально на крылышках, оставив мне зеркало, чтобы я, как красна девица, постоянно смотрелся в него и привыкал к своему новому облику. Чем я и занимался часа два до тех пор, пока ко мне в гости не нагрянул Евгений Валерьевич, – сидел на кровати и гримасничал перед зеркалом, словно полинезийский дикарь после захода к нему в бухту европейского корабля. В конце концов от этого увлекательного занятия меня оторвали.

– К вам посетитель, – заглянула ко мне медсестра Тамара, и следом за ней в палату вальяжно вплыл Евгений Валерьевич.

Поставил на стол бутылку «Гастон де Лагранжа», достал из кармана кожаного плаща шоколадку и лишь после этого подошел ко мне и, прищурившись, уставился на мою новую рожу. Я стоял перед ним, не шелохнувшись, словно молодой актер перед маститым режиссером на кинопробах крупнобюджетного фильма.

– А ведь не узнать, – вдоволь на меня насмотревшись, констатировал мой гость. – Пытался найти хоть что-нибудь общее с Костоправом и в результате решил, что это лишь лоб. И ничего более. Короче, здорово. Наш эскулап на этот раз расстарался. Придется выписывать премию… Ладно, садись, вьшьем да поговорим о делах. Впрочем, их не так чтобы много.

Их и правда оказалось немного. Во-первых, я получил свои новые документы – паспорт, водительские права и трудовую книжку. Во-вторых, – билет на поезд до Петербурга (купейный вагон, верхняя полка, отправление уже сегодняшним вечером). А в-третьих… А «в-третьих», в общем, и не было. Мы посидели полчасика, поболтали о чем-то пустом, вьшили по две рюмки «Лагранжа», и Евгений Валерьевич засобирался, заспешил.

– Пора бежать, дел выше крыши. А ты тоже давай собирай пожитки и отсюда проваливай. До поезда лучше погуляй по городу. Лишнее время здесь не засиживайся. Деньги-то есть?

– Пятьсот рублей, – признался я.

– Мало. – Евгений извлек из кармана забандероленную пачку сторублевых бумажек и протянул мне. – На, купишь продуктов в дорогу. – Он пожал мне на прощание руку, несколькими скупыми словами пожелал удачи и пошел к выходу. Но уже в дверях остановился, обернулся и сообщил: – Кстати, запамятовал сказать. Тут питерская братва просила тебе передать… Раз Константин Разин ушел из мира сего, то, чтобы ментов не дразнить, Костоправ тоже больше не существует. Это ты понимаешь?

Я молча кивнул, совершенно ничего не понимая. К чему весь этот базар?

– Те, кто знает, – продолжил Евгений, – кем ты был раньше, решили дать тебе другое погоняло. Короче, Костоправ умер. Ты теперь Знахарь. – Он улыбнулся. – Ничего звучит, правда? Знахарь. Поздравляю.

Евгений Валерьевич махнул мне рукой на прощание и вышел из палаты, а я остался стоять, опершись задом на стол с недопитой бутылкой «Лагранжа» и недоеденной шоколадкой.

Знахарь.

Новая физиономия. Новая жизнь. И даже новое погоняло.

Знахарь.

Я усмехнулся. И подумал: «Неплохо. Мой новый портрет мне нравится. Новое погоняло… хм, Знахарь… звучит хорошо. Новая жизнь начинается с приятных эмоций».

Дай мне Господь, чтобы так было и далее.

Я отлип от стола и пошел собираться в дорогу. В славный город Санкт-Петербург, где кое-кто уже заждался моего появления. А именно, пять человек.

Муха, Живицкий, Хопин, мой брат Леонид и бывшая женушка Ангелина.

Питер, естественно, встретил меня по-питерски. Я имею в виду погоду: дождь со снегом, порывы ветра с залива и невообразимая слякоть на перроне Московского вокзала.

Я вышел из вагона в летних кроссовочках и куртке-«танкере», которую получил в подарок, будучи в гостях у Гоги Абхаза, и которая на поверку оказалась никаким не «танкером», а обычным китайским дерьмом, не выдерживающим даже нулевой температуры. А если еще и пронизывающий северо-западный ветер!.. Я сразу же съежился от холода, проклиная себя за то, что не удосужился в Перми купить пальто, и поискал глазами место, куда бы спрятаться от этой чертовой непогоды. Но куда можно деться на открытой платформе, если твой поезд стоит от тебя с подветренной стороны? А вот с наветренной – пусто. Как назло! Как обычно! И ведь никуда не отойти от вагона. Меня должны встречать. А встречающие куда-то запропастились…

– Извините, – ко мне вразвалочку подошел крепкий бритоголовый детина в добротной кожаной куртке, спортивных брюках и белых зимних кроссовках, – вы не Денис Аркадьевич Сельцов?

Я смерил детину взглядом. Экая обезьяна!

– Да. Я.

– Позвольте поглядеть у вас какой-нибудь документик. Сами понимаете… Еще раз извините. – Чувствовалось, что этот орангутанг совершенно не умеет извиняться, и потому неумение, то бишь качество, пытается компенсировать количеством.

Я достал из кармана карточку водительских прав и протянул ему. Он повертел ее в толстых пальцах, украшенных наколотыми перстнями, тщательно изучил со всех сторон, разве что не обнюхал, и, удовлетворенный, протянул мне лапу.

– Володя, – представился он. – Встречаю я тут тебя. Пошли к тачке скорее, а то, блин, дубак. И как ты тока в таком клифте? – Он пощупал мою неполноценную курточку. Бросил презрительный взгляд на легкие кроссовки. – Словно с Сочей прикатил. В Перми че, теплее?..

По подземному переходу мы вышли к автостоянке, где нас дожидался массивный, покрытый грязью «лэндкрузер».

– И куда мы поедем? – спросил я у Володи.

– В Сестрорецк. Точнее, в Курорт, – проинформировал он меня, устраиваясь за рулем. – Там тебя уже ждут. Братва собралась, толковище какое-то намечается. Ты пойми, я не в курсах. Я только водила.

Притормозив у светофора перед площадью Восстания, толстомясый водила достал из кармана пачку «Парламента» и протянул мне. Когда я отказался, пожал саженными плечами – мол, не хочешь, как хочешь, – и закурил сам. А я в это время не мог оторвать взгляд от окна.

Питер. Впервые за четыре с небольшим года я вновь ехал по его забитым машинами улицам. А он встречал меня обшарпанными фасадами домов, размножившимися за это время рекламными вывесками и стендами, съежившимися от холода фигурками нищих и бомжей. И, конечно же, родной непогодой.