Борис Седов - Месть вора

– И все? – Она открыла глаза.

– Тебе разве мало? – Муж уже сидел на краю кровати и натягивал джинсы. Ходики с гирькой и ножницами показывали без двадцати минут три. В сенях кто-то гремел пустыми ведрами. – Впрочем, тебе всегда мало. – Леонид подошел к небольшому окошку и отодвинул в сторону цветастую занавеску. – На улице дождь, – равнодушно констатировал он. – Все равно пойдем погуляем. У тебя ведь есть зонтик?

Ангелина кивнула в ответ и, поежившись от пронизавшего ее холода, торопливо натянула футболку и свитер.

– И как ты не мерзнешь? – щелкнула зубами она, наблюдая за разгуливающим по комнатке в одних джинсах и майке супругом. – Б-р-р! Побежали скорее на кухню. Там тепло. Там натоплена печка. Там борщ. И «картохи» с «груздочиками». О-о-о! Б-р-р-р-р!!! И чего же я, дура, забыла задвинуть заслонку…

Пытка холодом продолжалась еще десять минут, пока Ангелина умывалась ледяной водой из обычного деревенского рукомойника. Потом она отогревалась у большой русской печки, размалеванной колокольчиками, ромашками и «райскими птичками», представлявшими из себя некую смесь из павлина, жирафы и птеродактиля. Потом она жадно хлебала обжигающий небо борщ, даже толком не чувствуя вкуса. Главное то, что он был горячим. Так же, как и картошка в мундире. И чай из попыхивающего ароматным дымком самовара. С ватрушками и слоеными булочками, которые баба Маруся успела настряпать в печке буквально за считанные часы, пока они с Леонидом валялись в постели.

– Ну и чего дале-то делать надумали? – поинтересовалась хозяйка, когда отяжелевшая от сытной еды Ангелина выползла из-за стола и с трудом перебралась на диван. – Телевизор бы можно включить, да тока худо он кажет в такую погоду. Как ведро на улице, так кажет, а сичас… – Старуха безнадежно махнула корявой, как ветка, рукой.

– А мы, баб Марусь, пойдем погуляем. – Ангелина нежно приникла к севшему рядом с ней на диван Леониду, и он крепко обнял ее за плечо. И даже – неслыханное в последнее время событие! – ткнулся губами ей в светленькую макушку. Припомнить, когда нечто подобное случалось в последний раз, не представлялось возможным ввиду давности срока. «Ишь ты! Прогресс! – подумала Ангелина. – Никак на муженька целебно воздействует здешний воздух? Надо бы почаще выбираться в деревню. И тогда, глядишь, между нами все будет гладко и сладко. Как в первые дни после свадьбы…»

– Куцы же гулять под дождем? – покачала головой баба Маруся. – Намокнете.

– А мы под зонтом. – Ангелина потерлась виском о поросший щетиной подбородок супруга.

– Ну-у-у! Что там ваш зонт? Не помощник. Сапоги-то хоть есть?

– Нет.

– Так ведь и знала, – торжествующе ухмыльнулась старуха. – Ох-хо-хо… Навроде и взрослые, а как приглядисси, все дети малые. Это же надо: ехать осенью на село без сапог. Може, вы думали, что тута асфальты для вас проложили? Не-е-ет, мои милые, и не надейтеся. Лужи здесь тока. И грязь по колено… Пойдем-кась со мной. – Хозяйка поманила за собой Леонида, и тот послушно вскочил с дивана. – Поднимисси щас на чердак. Там и плащи должны быть, и болотники дедовы. Ежели на тебя, конечно, налезут. А на девку твою еще с лета от Нинки сапожки оставши. Таки красненьки. На-а-айдешь. У самой лесенки должны лежать, недалече… Ох-хо-хо, детки, детки. Одне с вами бедки…

Уже меньше чем через час и Ангелина, и Леонид были экипированы не хуже местного пастуха – дурачка дяди Вани Данилова. На ней – резиновые сапожки, пришедшиеся как раз впору, тесные старые джинсики – тоже Нинкины, как объяснила хозяйка, – и немного великоватая болониевая куртка, у которой пришлось подвернуть рукава. На нем – почти ненадеванные болотные сапоги и длинная, до земли, дождевая накидка. В дополнение к ней Леонид откопал на чердаке выцветшую драную шляпу с обвисшими полями и в ней весьма смахивал то ли на конокрада-цыгана, то ли на пропившегося бродягу из американского вестерна.

Короче, когда они, такие «нарядные» (вдобавок еще и под цветастым японским зонтом), шествовали под ручку через поселок, то никак не могли не привлекать к себе повышенного внимания мающегося от скуки местного населения. Зачуханные доярки и безработные трактористы, расхлябанные нимфетки и их подвыпившие ухажеры, старушки в теплых платочках и старички с потухшими «беломоринами» в зубах – все провожали их долгими любопытными взглядами и перешептывались между собой, безуспешно пытаясь найти ответ на вопрос: «И что за напасть пригнала этих двоих городских в их глухомань на зиму глядя?»

Даже Леонид с Ангелиной были совершенно уверены в том, что им наконец удалось оторваться от свихнувшегося Константина, и теперь можно расслабиться, отдохнуть от головняков в тихом омуте российской глубинки.

Ах ты ж, сермяжная благодать российской деревни… Ах ты ж, неведомая натура русского человека, неискоренимого оптимиста, не заглядывающего вперед дальше вечера текущего дня и не желающего креститься до тех пор, пока над башкой не бабахнет оглушительный гром.

Еще было время перестраховаться и запутать следы окончательно. Но гораздо проще было зажмурить глаза, заткнуть поплотнее уши и убедить себя в том, что все неприятности уже позади.

Остается только беззаботно убивать время на полном пансионе у хлебосольной бабы Маруси. Париться в баньке. Дышать свежим воздухом. Укреплять здоровье парным молочком. И лишь иногда спускаться из этого рая на землю за тем, чтобы с почты дозвониться до Хопина и спросить: «Как там дела, Аркадий Андреевич? Не изловили еще этого… уголовничка?» И наконец когда-нибудь услышать долгожданный ответ: «Все нормально, ребята. Поймали (лучший вариант – пристрелили) вашего мстителя. Можете возвращаться домой».

– …и тогда вернемся домой отдохнувшими, подзаряженными энергией, очистившими легкие от проклятого смога. А то ведь это не дело – уже больше трех лет никуда не высовывать носа из Питера. Даже дачу в Лисьем Носу распотрошили… А ведь знаешь, – Ангелина как можно теснее прижалась к супругу, – правильно говорят, что во всем всегда можно найти и положительные черты. Вот мы, например. Не было бы счастья, да несчастье, как говорится, помогло; не согнал бы нас твой брательник с насиженного местечка, так неизвестно еще, когда бы сами собрались проветриться где-нибудь на природе. А теперь… оглядись только, хорошо-то как, Ленчик! Даже дым из труб здесь пахнет иначе, чем в городе. И почти нет народа. Кстати, раньше, когда я отдыхала здесь летом, эта улица к вечеру, особенно если была хорошая погода, всегда бывала забита людьми. В основном, дачниками. Они сбивались в небольшие компании и бродили из одного конца поселка в другой. Бренчали на гитарах, горланили песни, иногда отправлялись на Шошу купаться. Вокруг крутились местные парни на дешевеньких мотоциклах, приставали к девчонкам, стреляли курить, наскребали на бутыль самогона. Потом к клубу подтягивалась молодежь из Соматова, Коноплева, Татарок, других деревень. Без интереса, просто затем, чтобы убить время, смотрели какой-нибудь нудный совдеповский фильм – как сейчас помню, билет стоил десять копеек. Потом, если кто-нибудь приносил магнитофон, устраивали танцы. А после них отправлялись в бор на костер. Или разбредались парочками по сеновалам. – Ангелина вздохнула. – Вот только я ни разу не бывала на этом костре. И никогда не ходила вечером в клуб.