Александр Бушков - На то и волки – 2

Генеральша, задыхаясь от ярости, перебирала фотографии. Очень может быть, она слыхивала что-то про фотомонтаж, но была теперь не в том состоянии, чтобы рассуждать логично и здраво. Не осталось ничего, кроме бивших гейзером эмоций…

Генерал тоже увидел одну из фотографий – и содрогнулся от дикой нереальности происходящего. Но опомниться ему не дали.

– София! – воскликнула пожилая тетушка залетевшей племянницы. – Хватит распускать сопли! Повернись и выйди. Гордо выйди. На экспертизу мы обязательно подадим, товарищ генерал, ваше превосходительство, и уж тогда вам ни за что не отвертеться. Я вам абсолютно не верю насчет женитьбы, да и не хотела бы иметь такого зятя, как вы, – должно быть, каждой дурочке одно и то же твердите? Но правду найдем, да-с, можете не сомневаться!

Она неожиданно для генерала взмахнула рукой, вмиг с извечным женским умением оставив у него на щеке четыре длиннющих царапины. Гордо подняв голову, фыркнула ему в лицо:

– А еще военный! – повернулась и горделивой походкой наполеоновского маршала прошествовала к выходу, подталкивая перед собой безропотную племянницу. Хлопнула входной дверью так, что хрустальные висюльки люстры задребезжали длинно, жалобно.

Супруги остались одни. К генералу, наконец, вернулся дар речи.

– Кариночка! – воскликнул он елико мог убедительнее, морщась от боли, царапины уже обильно кровоточили. – Я этих баб впервые…

Фотографии полетели ему в лицо. За ними последовала фуражка, за ней некстати для генерала подвернувшаяся под руку разъяренной супруге ваза.

Митрадора Степановна с Надюшей уже садились в машину, когда у подъезда притормозил «уазик» и в дверь кинулись двое статных милиционеров. Они были вызваны Волчком заранее, но оказались как нельзя более к месту. Поскольку вызов оказался ничуть не ложным – в квартире и в самом деле имела место не просто ссора, а настоящая драка, причем контуженному вазой генералу срочно требовалась медицинская помощь.

Прибыть в нужное место к нужному времени он не смог.

Столица, 09.04 Вышедшая из подъезда молодая женщина не привлекала к себе особенного внимания – лишь приглядевшись как следует, можно было заметить, что лицо у нее словно бы стянуто в гримасе напряженной злобы.

Катя Зерникова нервно поправила на плече сумку – самую обычную, женскую, летнюю, но несомненно таившую внутри что-то тяжелое, заставившее тонкий ремешок врезаться в плечо. Шагнула к автобусной остановке.

Оглушительно трещащий японский мопед, юркий и легкий, едва не впечатался прямо в нее, и женщина инстинктивно шарахнулась. Мопед вылетел с тротуара на мостовую, ловко разминулся с отчаянно завизжавшим тормозами «жигуленком», свернул вправо и в три секунды исчез за углом.

Катя перевела дух. И только теперь сообразила, что ее внезапно ограбили на стандартный западноевропейский манер. На плече уже не было сумки с заряженным холостыми револьвером и большим красивым пропуском на площадь.

Гнаться за мопедом было, конечно, бесполезно. Эти детские игрушечки при нужде могут выжать и девяносто.

Она стояла, как столб, и до нее медленно начинало доходить, что все пропало.

Лейтенант, прикрыв ладонью последний сладкий утренний зевок, поправил фуражку и приказал часовому:

– Открывай.

– Что, на выезд?

– Да говорят…

Часовой тоже с удовольствием зевнул бы во всю хавалку, но рядом стоял офицер, и парень, героическим усилием сведя скулы, сдержался. Налег на створку, выкрашенную в защитный цвет, и она, визгнув на роликах, покатилась в сторону.

Длинный, отчаянный автомобильный гудок моментально смахнул с часового дремоту, – и он шарахнулся в сторону.

Грузовик влетел в ворота задним ходом, наискосок, в секунду их плотно закупорив. Часовой отпрыгнул еще дальше – как раз вовремя. Из кузова обшитого жестью короба – почти на то самое место, где он только что стоял, полетели горящие, дымящие, остро воняющие паленым тряпьем комья. Звонко разлетелась на асфальте огромная бутыль, взвилось желтое пламя, распространилось, отрезая грузовик от оторопевшего часового и застывшего в полуобороте лейтенанта. Еще одна бутыль. Высокое пламя. По асфальтированному плацу загремели сапоги, послышались крики, никто ничего не понимал, пламя вырвалось уже из кузова – и из боковой дверцы спрыгнули две фигуры, бросились к остановившемуся впритык «жигуленку». Взревев мотором, он унесся так быстро, что никто не рассмотрел не только номера, но и цвета, и модели.

Взорвался бензобак, столб пламени прямо-таки запечатал ворота единственные ворота, через которые могли покинуть территорию колесные бронетранспортеры с солдатами. Бежавшие к пожарищу военные успели остановиться на безопасном расстоянии, пятились, прикрывая лица локтями, из-за угла караулки улепетывал тоже оставшийся невредимым часовой.

Говорить о панике вряд ли стоило, но определенная деморализация личного состава имела место.

Военный прокурор, люди из КГБ и милицейские машины к месту происшествия примчались уже через несколько минут. Оперативность эта объяснялась предельно просто: всем им от имени дежурного воинской части было сообщено о ЧП гораздо раньше, чем оно состоялось.

Костя Шикин, командовавший крохотной группой поджигателей, имел все основания гордиться собой.

Пожар потушат, конечно, быстро, но не это главное. Главное, перед лицом стольких должностных лиц – и, вдобавок, срочно примчавшихся своих собственных высоких командиров – полковник и не подумает вывести бронетранспортеры с территории, не говоря уж о том, чтобы выполнять возложенную на него путчистами задачу. Чтобы решиться на это в присутствии двух начальствующих над ним – и, что характерно, ни во что не посвященных генералов, полковнику нужно быть либо идиотом, либо самоубийцей. При том, что его солдаты опять-таки ни во что не посвящены, представления не имеют, что ими, как пешками, собирались сыграть втемную. Один-единственный недоуменный взгляд, один-единственный вопрос: «А куда это вы ведете технику, полковник, ежели никто вам такого приказа не давал?» – и можно стреляться…

Костя – вернее, Данил Черский – рассчитал все правильно. Когда полковник улучил момент и на секунду остался один, к нему, конечно, кинулся старлей, единственный, кроме командира, знавший. Ничего не сказав, вопросительно уставился одуревшими глазами.

– Видел, что делается? – прошептал полковник. – Куда ж тут…

– Так что, отбой?

Покосившись на кучку генералов, гэбистов, прокурора в полковничьем чине и прочих слетевшихся визитеров, полковник, от неимоверного испуга обретший нечеловеческую ясность мысли, поймал подчиненного-сообщника за рукав и жарко прошептал: