Юрий Селивёрстов - Аллегро с Дьяволом – II. Казань

Прозрачный, сотканный из света Николай грустно смотрел сверху на ребят, склоненных над его телом. Он никого не винил. Ни лейтенанта, ни, тем более, Пастуха. Все это было теперь таким незначительным. Да и сам виноват, конечно же, был – куда его потащило за той девчонкой в переулок?

– Пока, ребята, до встречи, – сказал он, хотя те его, конечно же, не слышали.

И душа солдата отправилась домой, в Россию – у нее было сорок дней до вознесения – чтобы проститься с Родиной.

Аккуратно положив тело Николая на кусок брезента внутри БТР, солдаты сели на «броню».

– Ерш, поехали, – сказал тихо Аркадий, повышать голос почему-то не хотелось. В ответ никакого движения.

– Ерш, поехали! – повторил он уже раздраженно.

Тишина. Пастух спрыгнул с брони, а вслед за ним и остальные. Подойдя к люку водителя, они увидели сидящего в оцепенении, с застывшими, словно стеклянными глазами Ерша.

– Ну конечно, они только дней десять назад как из учебки, из Союза вместе с Чумой пришли. И сразу такое… Офонареешь тут, – прокомментировал Кок.

– Что теперь с ним делать-то? Он так может и день просидеть, – подал голос Куница.

– Что делать, что делать. Снимать штаны и бегать! Не знаешь, что в таких случаях делают? Первый раз замужем, что ли? – заорал Пастух на Куницу и, обернувшись, схватил Ерша за грудки, встряхнул его и дал две увесистые пощечины. Ерш вздрогнул, и его затрясло. Пастух протянул фляжку с водой.

– На, хлебни! – но у Ерша не получилось – руки, да и челюсть, ходили ходуном. Аркадий сам взял фляжку в руки и, придерживая Ерша за челюсть, стал вливать ему в рот воду. Остатки воды он брызнул ему в лицо. Ерш вытерся, ему стало лучше, трясло заметно меньше.

– Вести сможешь?

В ответ Ерш что-то процокал зубами.

– Понятно. Кок, помоги. Перец, поведешь! – скомандовал Пастух.

Вытащив Ерша из БТРа, они помогли ему взобраться на броню. Он был как ватный. Неудобно сев на броне, он обнял колени и заплакал.

– Уже хорошо. Ты плачь, не стесняйся, полегчает, только с брони не слети. Перец, айда! – И БТР со скорбным грузом медленно пополз к высоте.

– Запомни, Ерш: если не хочешь однажды вернуться в часть в таком же виде – не хлопай ушами и последнюю гранату для себя оставляй. Получится прихватить кого из «духов» – хорошо, нет – и черт с ними, последняя не для них, последняя для себя. Главное, живым к ним не попасть. Понял?

Ерш смог только кивнуть в ответ.

– Это хорошо, если понял, а то Чума тоже сказал, что все понятно. А сам то ли ворон считал, то ли о бабе мечтал… Черта с два они бы его взяли тихо, если б он настороже был.

В голове у Пастуха, казалось, кипел котел, и над этим котлом мысли прыгали как караси на сковородке.

«Чума, Чума, как же они тебя взяли? Там же народу два с половиной человека-то было. Матери-то как теперь? Конюх урод, я ж говорил – не посылай «зеленого» в кишлак, не посылай! А этот долбаный кишлак с «мирными декханами» и членами НДПА надо сравнять с землей к чертовой матери! Или завтра все «красными тюльпанами» станем, и «Черный тюльпан» нас домой букетом понесет, как и положено тюльпанам – в обертке: из цинка, правда, а не из фольги. Только надо этого говнюка – «самого старшего лейтенанта» – убедить, «вертушку» ему в одно место! А для этого надо попытаться взяться за него сразу, как только Чуму увидит, тоже небось не железный, в штаны наложит».

БТР вполз на высоту, их встречали, кажется, все. Впереди с лицом, исполненным праведного гнева, стоял Конюх. Чуть сзади, ближе к остальным – встревоженный Леший. За спинами солдат Пастух увидел испуганные глаза Наташи.

– Достаньте его, – бросил Пастух через плечо, когда БТР остановился. Выглядел он абсолютно спокойно, точнее, даже отстраненно.

Те, кто знал его долго, безошибочно определили бы: это показное спокойствие – не более чем затишье перед бурей. С десяток секунд Аркадий и Малахов смотрели в глаза друг другу. И хотя Пастух не скрывал своей ненависти, Конюх прочитал в его глазах только вызов, наглый вызов. Конюх потом поймет, что значил этот взгляд Пастуха. А пока он даже не подозревал, что его можно так сильно ненавидеть. За что, собственно? Старший лейтенант завелся. Все, этот сержант перешел уже все границы, и если его сейчас не поставить на место, то он окончательно потеряет взвод. Аркадий не спеша спрыгнул с брони и подошел к лейтенанту.

– Ты что, совсем оборзел, сержант? Покинул расположение без приказа, с людьми, да еще БТР прихватил! Под трибунал захотел?! – пролаял Конюх.

– А ты лучше бы его, – кивнул Пастух спокойно в сторону ребят, достающих Чуму, – отправил бы под трибунал три дня назад. Он бы, наверное, век на тебя потом молился.

В это время брезент откинули и высота вздрогнула. Смерть в бою, ранение от пули, мины, снаряда и бог знает еще от чего там – страшно, но понятно. Понять то, что сделали с их другом, и главное, зачем – было трудно. За что простого солдата так? Эта действительно уж средневековая, бессмысленная жестокость не укладывалась в голове. Во взводе как обычно были солдаты разных призывов. В основном были прослужившие от года до полутора лет. Из молодых солдат остались теперь Ерш да Заяц. Да еще лейтенант с женой, прибывшие в Афганистан чуть больше двух месяцев назад. Почти все слышали о зверствах, которые любили творить моджахеды. Кто-то что-то слышал, кто-то что-то видел. Но своими глазами «красный тюльпан» все видели впервые. Малахов ошарашенно смотрел на покойного, когда к нему подошел Пастух.

– Это местные, однозначно, хоть и валят на неизвестно кого. Надо долбануть пару залпов за парня по кишлаку…

– Что? – заторможенно переспросил Конюх, прилагая максимум усилий, чтобы прийти в себя.

– А еще лучше – раскатать весь кишлак к чертовой матери, или завтра все рискуем такими же как Чума стать.

Пастух пристально, словно гипнотизируя, смотрел в глаза Малахова.

– Ты представляешь, что ты несешь? Чтобы я расстрелял мирный кишлак только на основании твоих подозрений и поставил крест на своей карьере такими фашистскими методами?

При этих словах Пастух чуть не разразился хохотом. Сильно все-таки Конюха пробрало, если он такое ляпнул. Карьера, значит, главное – а на парня наплевать, да и на нас всех, впрочем.

– Карьера дело хорошее, конечно, и начал ты ее хорошо! Там, на брезенте, благодарность за службу лежит, «духи» прислали. Только ты, лейтенант, не учел, что мне и всем этим ребятам жить охота. А для этого надо ударить по кишлаку. Такие вещи нельзя оставлять безнаказанно, лейтенант, иначе нам всем хана! – Аркадий уже понял, что ничего не получится.

Этот чертов карьерист и шагу не сделает без одобрения начальства. Остатки терпения висели на очень тонком волоске, натянутом как струна.