Сергей Самаров - Риск – это наша работа

Навстречу попался патруль. Тоже внутривойсковики. Лицо офицера знакомо. Но только лицо. Ни имени, ни фамилии капитана Разин не знает. Кивнули друг другу.

– Далеко собрались, товарищ подполковник?

– Вечерний моцион.

До старой одноэтажной бывшей школы, где поселили миссию «Врачи без границ», – восемьдесят метров. Дверь закрыта. За дверью часовой-мент. Смотрит в окно. Подполковника он знает в лицо. Открыл без вопроса.

– Где твои врачи?

– В левом крыле, товарищ подполковник. В самом конце.

– Не спят?

– Только что курить сюда выходили.

Шаги в пустой школе звучат гулко, эхом отдаются.

Как же зовут начальника амбулатории?

Кажется, Хорст Кеслер… Да, именно так…

Брат позвонил не вовремя.

Как всегда…

Совещание еще не закончилось. Серьезный разговор идет. Завтра вместе с премьером идти докладывать президенту о состоянии подачи отопления в городскую теплосеть, поскольку холода, по прогнозам скептиков-синоптиков, в нынешнем году наступят раньше обычного. Они уже наступили, хотя еще и не серьезные. А обещаются вскоре пожаловать в полной силе, небывалой, говорят, для Северного Кавказа. Разговор предстоит тяжелый. Решать следует что-то кардинально. Вопрос, который не считается благополучным даже в благополучных городах благополучных республик. О Грозном же вообще говорить не приходится…

И тут звонок.

Такие звонки всегда выбивают из нормального состояния, не хуже старательного удара кулаком по голове. И сразу голоса в кабинете чуть отдалились. И лица отдалились, заплавали в воздухе.

Казалось бы, мало ли бывает звонков… В день по сотне. А этот выделился. И не только потому, что поздний вечер. Сердце подсказало, что именно брат звонит. Шерхан всегда почему-то безошибочно определяет, когда ему звонит брат. И боится этого звонка. Впрочем, сам виноват. На свое имя трубку «мобильника» покупал. С роумингом. Чтобы в глаза не бросалось, сделал это в Москве, во время последней командировки. Безопасность велела купить трубку на чужое имя. Но довериться чужому нельзя. А рядом не оказалось своего, надежного. С его должностью под рукой только коллеги, всегда готовые ножку подставить. Ждут, когда поскользнешься. Много можно денег на этой должности в карман положить. И для всех этот кабинет лакомым куском кажется. Министр строительства… Если б они знали, какие тут хлопоты…

Рискнул. Купил эту трубку. Сейчас при каждом звонке раскаивается в своем поступке. Но так сделать велела мама. Думала, будет старший сын чаще ей звонить. И она будет знать, как дела у него. Жив ли? Но ей Батухан предпочитает не звонить. Не любит женских разговоров об одном и том же. Он в последние годы жестким стал и колючим. Терпение потерял. Не хочет мать слушать и не дает ей договаривать то, что накипело в больном страдающем сердце. Звонит брату.

Но, говоря честно, Батухан не злоупотребляет. И возможности часто звонить у него нет. Ретрансляторы обслуживают только район Грозного и Гудермеса. До Асамги сил ретранслятора не хватает. А в Грозном брату появляться опасно. Меченого сразу заметно. Портреты его на каждом посту есть. Приезжает ночью, заходит в город через окраины. Предварительно его люди проверяют проходы, чтобы не нарваться на пост. Но посты по ночам стационарные. Бродить по городу русские не будут. Выстрел может мазануть вспышкой по темноте из развалин любого дома. За красно-белым мазком, все знают, следует пуля… Это русские понимают. Не понимают только, что так будет всегда. До тех пор, пока они не уйдут.

Но это другой вопрос…

В этот раз ночь еще не пришла. И – звонок.

– Я слушаю… – Шерхан сделал знак рукой, попросил тишины в кабинете.

– Это я.

– Я понял. У меня совещание. Позвоните мне минут через десять. Я подумаю, что смогу для вас сделать.

Специально сказал строго официально, на «вы», чтобы подозрения не вызвать.

– Через полчаса я у тебя дома буду. Мама как? – Батухан все понял. Он умный и осторожный.

– Хорошо. Я жду.

Шерхан положил трубку и посмотрел на собравшихся.

– Одолела армия со своими просьбами… – пожаловался усталым голосом, откровенно сбивая возможные вопросы с верного направления. – Давайте заканчивать. Время уже позднее. Последний пункт остался. Что у нас с ремонтными трубами?

– Плохо у нас с трубами, Шерхан Алиевич… – чуть не виновато сказал заместитель. – Я уже чуть все провода не оборвал, с Москвы не слезаю…

Министру начали докладывать в подробностях, но Шерхан почти ничего не слышал, хотя и делал машинально заметки в рабочем блокноте. Создавал видимость деловой активности. А мысли как клеем обмазанные.

– Хорошо. Я завтра буду сам звонить, выяснять… Все свободны.

Выходят медленно. Переговариваются. На него посматривают. Заметили резкую перемену в лице. Хотя сам он считает, что умеет собой владеть в любой ситуации. Сейчас он повышенного внимания к себе не заметил. И даже не заметил, как остался один. Неожиданно это открылось. Но в себя тоже не привело. И несколько минут Шерхан сидел, переживая подошедшую растерянность, смотрел в стол перед собой. Хмурился. И опять думал, не заподозрил ли кто в этом звонке подвоха? Потому что все знают брата своего министра. Самое уязвимое место для удара по Шерхану.

Может статься, что заподозрили. Но как их проверить? Проверить невозможно. Все будет ясно только тогда, когда в ночное время раздастся стук в ворота. Не звонок, а обязательно стук. Настойчивый. И звук будет не совсем обычный. Так только прикладом бьют. И двор будет уже окружен…

Шерхан подошел к окну. Там, внизу, много света. Больше, чем во всем остальном городе. Специально светят ярко, чтобы никто не вышел на открытое место с черной мыслью. И Батухан чтобы тоже не вышел. Но он не выходит, чтобы гранатомет на чужое здание поднять.

…Последний разговор с братом вспомнился.

– Уеду без возврата… И будешь, Шер, ты тогда жить спокойно. Будешь спать спокойно. А то, вижу, совсем изнервничался, извелся от ожидания… Покоя тебе нет от того, что я до сих пор жив. Скажи, рад бы был, если б меня убили? Рад?…

– Бату… Что ты говоришь…

– И мама каждый раз твердит, как я тебе мешаю. Как бы ты хорошо жил без меня…

– Не унижай меня. Я же мужчина!

– Мужчины с нами…

Но это уже не сказано… Это уже репликой уронено на выдохе. Совсем неубедительной репликой, потому что сам Батухан в своих словах не уверен. Он давно отчаялся в деле, которое когда-то начинал со светлыми глазами. Свет закрылся тучами быстро. Не успел солнцу порадоваться всласть. Кто больше всех о свете говорил, тот тучи и привлек. Сами пригнали. Все и всегда так в мире устроено. Если есть действие, будет и противодействие. Сейчас, годы спустя после первых дней, взгляд Батухана потемнел, посмурнел. И сам он другим стал.