Сергей Самаров - Риск – это наша работа

– Что это? – теперь уже она спрашивает. Очень сухо, словно активно не одобряет всего происходящего в доме. Вполне может быть, что и не одобряет.

– Это я у тебя хотел спросить, – говорит Шерхан жестко. Разве так с женой при посторонних людях разговаривают? Кошка, что ли, между ними пробежала?

– Это лента кардиограммы. Чья это кардиограмма?

– Вот этого человека.

Она посмотрела холодно, без сострадания, как и положено врачу, поджала губы и прокомментировала:

– У него, похоже, вот-вот будет инфаркт… И не первый… Все? Я больше не нужна?

– Иди.

Женщина повернулась величественно, одновременно с презрением окинув взглядом собравшихся. И легкой европейской походкой вышла из кабинета. Это не восточная женщина…

– Больной, значит… – глаза Шерхана Алиевича светятся радостно. Он с трудом скрывает эту радость, чтобы не потерять своего величия. Редко ему, должно быть, удается величие почувствовать. Потому сейчас и цепляется за момент.

Разин ухмыляется:

– Прихворнул малость…

– А это что? – Молоденький боевик с «узи» в руках показывает стеклянную трубочку с маленькими таблетками нитроглицерина. Только сейчас, имея возможность рассмотреть мальчишку в полный рост, Разин увидел милицейские брюки на нем. Да, с чеченской милицией проблема. Там каждый второй – бывший боевик, каждый четвертый – боевик настоящий, но в свободное от работы время.

– Нитроглицерин. Лекарство.

Трубочка падает на пол. Боевик хочет ее раздавить. Но Хамзат Толукбаев останавливает мальчишку, взяв рукой за плечо, как кошку берут за шиворот. И даже чуть более брезгливо.

– Отдай ему таблетки.

– Зачем?

– Затем! Положи в карман. Он нам живой нужен. На его красивый труп менять Батухана не будут.

Мальчишка недовольно сует трубочку в карман подполковнику. Но смотрит исподлобья, словно ищет, какую другую гадость можно взамен придумать.

Разин доволен. Его комедию оценили. Спасибо господину Кеслеру. Должно быть, убедительно говорил о критическом состоянии спецназовца.

– Надо быстрее заканчивать, – добавляет Толукбаев, обращаясь к министру. – И выезжать из города. Скоро все дороги перекроют.

– Сажайте его на пол. Поверните. К окну лицом, к окну… Бронежилет снимите. Вот так… Так хорошо будет… Итак, начнем!

Министр легко вскакивает с кресла, включает видеокамеру, поправляет рукой микрофон.

– Перед вами подполковник Разин из спецназа ГРУ, – он умышленно меняет голос, говорит с отвратительным акцентом, хотя в обычной его речи акцент отсутствует совершенно. – В настоящее время он находится в руках воинов независимой Ичкерии. Это так, подполковник? Подтвердите мои слова.

– Я не знаю, что такое независимая Ичкерия.

Тут же мальчишка, сам не показываясь в видеокамеру, бьет Разина ногой по голове. Подполковник ждал чего-то подобного и привычно смягчает удар. Хотя полностью смягчить его невозможно, башмаки тяжелые.

– Подтвердите мои слова!

– Я нахожусь в руках бандитов, – сказал Разин, за что незамедлительно получил второй удар.

– У подполковника своя точка зрения на положение вещей, – не смутившись неудачей, продолжил министр. – Однако это не меняет сути. А суть такова. Подполковник Разин некоторое время назад захватил в плен полевого командира Батухана Алиевича Дзагоева, честного сына своей страны. Очевидно, Батухану Дзагоеву хотят устроить суд. Но мы, воины независимой Ичкерии, заявляем, что подполковник Разин будет находиться в заключении ровно столько дней и ночей, сколько вы держите за решеткой Дзагоева. День за день, срок за срок. При этом мы имеем предложение к федеральным властям. Проявляя жест доброй воли, мы будем не против, если власти предложат нам поменять Батухана Алиевича Дзагоева на подполковника Разина. Однако просим поторопиться. Подполковник Разин, согласно показаниям электрокардиограммы, которую мы прикладываем к видеокассете, находится в предынфарктном состоянии и может не дожить до своего освобождения. За разъяснениями вы можете обратиться в миссию «Врачи без границ» к господину Кеслеру, который осматривал подполковника. Рекомендую обдумать наше предложение. Мы позвоним вам, чтобы выяснить некоторые вопросы. А напоследок…

Разин опять понял, что произойдет. И опять профессионально подготовился.

Шерхан шагнул из-за камеры и тоже постарался ударить спецназовца ногой в лицо. Удар получился неэффектным, смазанным. Но министра удовлетворил. Он вернулся к микрофону, чтобы закончить фразу.

– Напоследок я спешу сообщить вам, что жизнь у нас не будет праздником для Разина. Поэтому рекомендую проявить поспешность… К этой же просьбе присоединяется и сам подполковник. Слышишь, подполковник, скажи несколько слов своим коллегам…

– Пошел ты…

Новый удар министра оказался еще менее впечатляющим. Бить тоже следует уметь, точно так же, как и держать удары. И не всем это дано.

– Все…

Камера выключилась. Шерхан Алиевич зло вытащил из нее кассету. Протянул матери:

– Кто-то чужой должен передать это в управление ФСБ. Через три часа, не раньше. Вместе с лентой электрокардиограммы.

– Хорошо. Я попрошу кого-нибудь.

Шерхан повернулся:

– Теперь можем ехать. Поднимите подполковника.

Разину не слишком вежливо помогли встать.

– Вы собираетесь в этом костюме отправиться в горы? – спросил Хамзат расстроенного чем-то Шерхана Алиевича.

– Я быстро переоденусь, пока выходите… – пообещал тот и стремительно вышел из комнаты.

Шерхан думал, что у него получится красивая и впечатляющая запись. Он даже не готовился к ней, надеясь и экспромтом преподнести все прекрасно, ни минуты не сомневаясь в своих способностях, потому что считал себя достаточно незаурядной личностью. И откровенно расстроился, что не сумел сказать ничего яркого и значительного, отделываясь только банальными, набившими всем оскомину фразами. Могло бы все пойти по-другому, могло бы все произнестись не с теми нотками, не в той тональности – если бы на месте Разина оказался другой человек. Шерхан чувствовал, что не может противостоять воле этого подполковника, что тот сильнее его духом, как всегда сильнее был старший брат, чем-то удивительно на Разина похожий. При брате Шерхан всегда автоматически отодвигался по значимости на второй план, даже если Бату молчал. С подполковником повторилась та же история. И это раздражало, как раздражало порой и при общении с братом. Шерхан никогда не хотел быть на вторых ролях, даже при разговоре с президентом он думал, что вскоре им придется поменяться местами, и вот снова оказался – даже в такой короткой записи.

Он не проявил внутреннего достоинства, хотя очень хотел это сделать, а подполковник его проявил.