Андрей Таманцев - Их было семеро…

Центром такой организации и видел Волков свое Управление, созданное после подавления первого путча. Он не форсировал его рост, не пробивал увеличение финансирования. Знал: это само придет. Так и происходило. Но по мере того как росли авторитет и возможности Управления, происходил и другой процесс, наводивший Волкова на нелегкие размышления. Из практика он помимо своего желания и воли превращался в политика. Причем в самом невыгодном варианте. Преимущества практика: он не обязан думать о политических последствиях порученной ему акции. Преимущества политика: его не заботит, кто и каким образом реализует его идеи. Волков же должен был заботиться обо всем. И за все отвечать.

Дело Назарова и программа «Помоги другу» были хорошим тому подтверждением. Волков был уверен, что он правильно понял указание взять Назарова в оперативную разработку, внедрить в его окружение своих людей и регулярно докладывать о ходе наблюдения за его деятельностью, в том числе и за политическими выступлениями. Сообщение о вербовке Розовского и внедрении в экипаж яхты «радиста» вызвало явное удовлетворение. Но совсем в другом тоне был отдан приказ взорвать яхту «Анна» в тот момент, когда на ее борту будут находиться сам Назаров и его сын, закончивший обучение в Гарварде. Это был настоящий армейский приказ, после которого подчиненный обязан вытянуться в струнку и ответить: «Слушаюсь!» Примерно так, разве что без стойки «смирно», Волков на него и ответил. Но быстро хорошо не бывает. Двух человек потеряли, а Назаров уцелел по дикой, совершенно сумасшедшей случайности. Волков ожидал начальственного разноса, но его доклад был воспринят спокойно, даже отмечена четкость в проведении операции. Из чего Волков заключил, что одна из целей была все-таки достигнута. Цель эта была — убрать сына Назарова. И за всем этим мог быть единственный резон: наследник, причем — взрослый, дееспособный, он мог взять на себя продолжение дела отца.

Вот тогда Волков и стал догадываться, что подоплека у дела Назарова не политическая. И окончательно убедился в этом, когда получил приказ сначала срочно выслать полковнику Вологдину сильную группу поддержки, а затем, не прошло и полутора недель, другой приказ: произвести физическую нейтрализацию объекта любыми способами. Немедленно.

Больше всего на свете ненавидел Волков эти слова: срочно, немедленно. Это всегда — глупость, риск и ненужные жертвы. Так и на этот раз получилось, хоть цель и была достигнута. Ну что ж, повезло.

Волков не был в претензии на своего непосредственного руководителя. Он понимал, что эта непоследовательность — не его прихоть, он лишь транслирует разноречивые импульсы, исходящие из высших эшелонов власти. А источники этой власти, как давно догадался Волков, вовсе не обязательно находятся в кабинетах Кремля или Белого дома.

Примерно то же самое получилось и с программой «Помоги другу». Идею подал один из молодых сотрудников аналитического отдела Управления. Волков доложил о ней при очередной встрече с куратором. Тот, подумав, решил: «Стоит попробовать». Через месяц, когда были получены ткани и органы, пригодные для трансплантации, и переданы в ставропольские военные госпитали, поступил приказ расширить программу, добытый материал доставлять в Москву и передавать лицам, ответственным за его дальнейшее использование. Так продолжалось несколько месяцев до того дня, когда капитан спецназа Пастухов передал командарму Гришину фотографии и видеозаписи, сделанные отрядом Исы Мадуева. Гришин немедленно связался по телефону с Волковым и потребовал объяснений. Через час Волков вылетел в Грозный, имея совершенно четкий приказ прекратить реализацию программы и обеспечить ее абсолютную секретность всеми необходимыми средствами…

«Волга» остановилась перед чугунными воротами особняка, в котором размещалось Управление.

— Приехали, — сказал водитель и коротко посигналил.

Ворота открылись — машину Волкова все охранники хорошо знали. «Волга» обогнула клумбу с облупившимся купидоном в чаше давным-давно иссякшего фонтана и притормозила у парадного входа. В холле горел неяркий свет. При появлении Волкова дежурный в штатском открыл ему тяжелые двери и предупредил:

— Вас ждут.

И этот дежурный, и охранники на вахте были незнакомы Волкову, но своим наметанным глазом — по сдержанности их движений, ощущению уверенности и силы, исходящих от их молодых тренированных тел, въевшейся в саму их суть офицерской выправки — Волков машинально, специально об этом даже не думая, определил: свои. «Альфа».

Он взбежал по широкой мраморной лестнице, покрытой ковровой дорожкой, на второй этаж, пересек пустую приемную и распахнул дверь своего кабинета.

Первое, что бросилось ему в глаза, был штатив с видеокамерой и большой черной шишкой микрофона, окантованного белым квадратом с фирменной надписью «Си-Эн-Э-н». За столом для совещаний сидели три человека. Два явных иностранца — судя по свободе, с какой они развалились в креслах. Лет по тридцать пять. Один высокий, рыжеватый. Второй маленький, смуглый. Третий был помоложе, русский: в светло-сером костюме с аккуратным галстуком, со спокойным жестким лицом.

— Что это значит? — резко спросил Волков.

Все трое повернулись к нему.

Иностранцы смотрели с нескрываемым интересом, русский — спокойно, даже словно бы безразлично.

— Проходите, Анатолий Федорович, — сказал он. — Садитесь.

От прихлынувшей к лицу крови у Волкова заболела жилка на левом виске.

Это был Пастухов.

Этого не могло быть.

Ну, просто не могло. Мог не отвечать телефон диспетчера Управления, могло сгореть само Управление, наводнение могло затопить Москву, Рязанская область могла начать войну за отделение от России. Все что угодно могло быть. Но только не это. Потому что мертвые не оживают.

А Пастухов был мертв. Он был застрелен из снайперской винтовки «Зауэр» в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое августа на польско-белорусской границе и его труп находился в морге районной больницы под Гродно. Вместе с трупами других пятерых из его команды. Вместе с трупом полковника Голубкова. Вместе с трупами трех исполнителей.

Рапорт начальника погранзаставы, копию которого Волков получил по факсу на утро следующего дня, подтверждал доклад майора Васильева до деталей. До возраста, до внешних примет. До роста. Семь человек, вооруженные автоматами Калашникова и пистолетом Макарова с глушителем, пытались осуществить переход границы. На белорусской стороне они были встречены тремя снайперами с винтовками германского производства «Зауэр» калибра 5,6. Шестеро нарушителей границы были застрелены снайперами. Сами снайперы погибли от выстрелов в затылок, произведенных с близкого расстояния из пистолета ПМ с глушителем. Из этого же пистолета был застрелен седьмой нарушитель — выстрелом в упор в левый висок. Сделана попытка последнее убийство представить как самоубийство. Но следы автомобиля на белорусской стороне свидетельствуют об участии в перестрелке третьих лиц.