Андрей Таманцев - Их было семеро…

Что же до специальных мероприятий… Контрразведка и в Африке контрразведка. Разберемся как-нибудь, не пальцем деланы. Зато дома, каждый вечер с семьей — кроме командировок, которых, догадывался Голубков, будет немало. И все равно — дома. Нюше помощь, да и дети требовали отцовского глаза.

Конечно, согласен.

Через полчаса кадровик ввел его в кабинет начальника Управления, а сам на черной министерской «Волге», утыканной антеннами, вернулся на Фрунзенскую набережную, в «Пентагон».

— Товарищ генерал-лейтенант, полковник Голубков прибыл для дальнейшего прохождения службы, — по всей форме доложился Голубков, хотя Волков был в штатском.

— Отставить. У нас нет ни генералов, ни полковников. Есть Анатолий Федорович и Константин Дмитриевич. — Волков вышел из-за своего стола, обставленного десятком телефонов и аппаратов спецсвязи, пожал Голубкову руку и указал на одно из глубоких кожаных кресел, стоявших у стены кабинета возле низкого журнального столика. — Рад вас видеть, Константин Дмитриевич. Присаживайтесь. Этот вызов для вас был, наверное, полной неожиданностью?

— Не полной, — признался Голубков. — Ему предшествовала наша случайная встреча перед вашим отлетом из Грозного. Бойцы вспоминают минувшие дни.

— Что дает вам основания связывать эту встречу с вашим вызовом?

— Генерал Жеребцов.

— Неплохо, — отметил Волков. — Вы правы. Гибель генерала Жеребцова обезглавила нашу резидентуру в Чечне. Нужно было срочно искать замену. У меня была мысль предложить вашу кандидатуру, но…

«Должность генеральская, а ты всего лишь старый полковник», — закончил про себя его фразу Голубков.

— Дело не в том, что это генеральская должность, — словно бы угадав, о чем он думает, продолжал Волков. — Совсем не в этом. Я не знаю человека, который лучше вас ориентировался бы в обстановке в Чечне. Но вы совершенно незнакомы со спецификой нашей работы. Поэтому мы остановились на промежуточном варианте: в Чечню мы откомандировали одного из наших сотрудников, а ставшую вакантной в результате кадровых передвижек должность я решил предложить вам. У нас работают специалисты высшей квалификации в самых различных областях. Но порой им не хватает того, что я назвал бы заземленностью, умения оценить ситуацию с самой что ни на есть бытовой точки зрения. В том числе и оценить моральные аспекты проблемы. Вероятно, и мне этого не всегда хватает. Поэтому иногда случаются осечки. А одна из программ, блестящая по замыслу и сулившая огромную практическую пользу, едва не обернулась для нас катастрофой. Именно потому, что не был учтен нравственный фактор, взгляд самого обычного человека. У вас вопрос?

У Голубкова был, конечно, вопрос. И не один — штук пятнадцать. Но задал он только один:

— Кому подчиняется Управление?

— Уполномоченным на то лицам, — чуть помедлив, ответил Волков. — Умеете вы задавать вопросы.

— А вы умеете на них отвечать. Волков усмехнулся:

— Это моя профессия. Итак, Константин Дмитриевич, я уверен, что мы сработаемся. Не хуже, чем в Кабуле. Особенно если вы не будете заявлять после каждой неудачи: «А что я вам, придуркам, говорил?»

— Я так не заявлял, — запротестовал Голубков.

— Но так думали. И были в большинстве случаев, насколько я помню, правы. Завтра я представлю вас коллективу и вашему непосредственному начальнику — генерал-майору Александру Николаевичу Нифонтову. Первое время мы не будем вас задействовать в разработке конкретных мероприятий. Осматривайтесь, осваивайтесь, а там и до дела дойдет.

— Каковы будут мои обязанности в этот период адаптации?

— Вы — эксперт оперативного отдела. Вот и будете давать экспертные заключения по нашим программам.

— С точки зрения здравого смысла? — уточнил Голубков.

— Нет. У вас огромный профессиональный опыт. Он и будет вам основной опорой. Кстати, у вас есть цивильный костюм?

— Есть один.

— Придется вам разориться еще на пару. У нас принято ходить на работу в штатском. Мне, правда, приходится надевать мундир чаще — когда вызывают наверх… Желаю успеха!..

Месяца два Голубков осматривался и вникал. Он довольно быстро и без труда, не задавая никому лишних вопросов, разобрался в структуре Управления. В нем было четыре крупных отдела: оперативный, аналитический, внешнеполитический и внутриполитический. Особняком стоял отдел компьютерного обеспечения — информационный. Он занимал весь цокольный этаж, на входе постоянно дежурила внутренняя охрана, а вход разрешался только по специальным разовым пропускам.

По программам, которые поступали к нему на отзыв, Голубков определил в общих чертах и сферу деятельности Управления. Она озадачила его своей разноплановостью. Были конкретные разработки, связанные с Чечней и Таджикистаном, с противодействием акциям иностранных спецслужб. Но были и совершенно неожиданные: программа стабилизации обстановки в Кузбассе и Воркуте, комплекс мероприятий по предотвращению перекачки из России на Запад капиталов в валюте…

Понятно, что далеко не все разработки проходили через него, но главное Голубков уяснил. Управление относилось не к ГРУ или Службе внешней разведки, как он поначалу было решил, не к ФСБ и не к Министерству обороны. «Уполномоченные на то лица», которым непосредственно подчинялся Волков, сидели в Белом доме, а возможно — и в самом Кремле. Для высшего руководства России Управление было инструментом для решения наиболее деликатных проблем. Это и сообщало ему особую значимость, а его сотрудникам — чувство избранности, превосходства над простыми смертными, будь они даже в генеральских званиях.

Как и в любое подобное заведение, попасть сюда было не так-то просто. За плечами многих нынешних коллег Голубкова были зарубежные университеты, МГИМО, военные академии, некоторые даже прошли двухгодичный курс обучения в Международном центре стратегических исследований имени Джорджа Маршалла — он находился где-то в Баварии, в Альпах. Нередки были известные всей России фамилии — сыновья крупных военачальников, дипломатов, министров. Учреждение было сверхсекретным, что лишний раз подчеркивалось атмосферой царившей здесь всеобщей подозрительности. Никто не говорил о своих делах даже с сослуживцами из своего отдела — не столько в силу требований режима, сколько в еще большей степени для того, чтобы придать себе таинственности и значительности.

Появление Голубкова в Управлении было воспринято с нескрываемой настороженностью. Но когда выяснили, что никакой руки у него нет и никому он не сможет составить конкуренции, отношения выровнялись. А главное, разобрался что к чему генерал-майор Нифонтов, непосредственный начальник Голубкова, получивший лампасы и передвинутый на генеральскую должность после гибели Жеребцова. Едва Нифонтов понял, что никакого подвоха со стороны Голубкова можно не опасаться, он приоткрылся и оказался нормальным мужиком, с которым можно было говорить напрямую. Они даже перешли на «ты», хоть и обращались друг к другу по имени-отчеству.