Андрей Таманцев - Рука Москвы

На экране возникло:

«Центр — Пастуху. На Ваш запрос от 27.02.99:

Рита Лоо, 1969 года рождения, эстонка, в девичестве Вайно. Мать: актриса, солистка театра оперы и балета „Эстония“, в 1989 году покончила самоубийством. Отец: начальник секретариата кабинета министров Эстонии Генрих Вайно.

В 1986 году поступила на факультет журналистики Таллинского университета, в том же году вышла замуж за журналиста Александра Лоо. Со второго курса была отчислена в связи с возбуждением против нее уголовного дела по ст. 70 (антисоветская агитация). Благодаря вмешательству Генриха Вайно уголовное дело против нее было прекращено.

В 1987 году во время так называемого большого процесса над молодыми эстонскими националистами предприняла попытку самосожжения перед таллинской ратушей в знак протеста против преследования инакомыслящих. Была помещена в психиатрическую лечебницу закрытого типа, затем прошла курс лечения от наркомании под Москвой в наркологическом центре Четвертого главного управления Минздрава СССР. Вернувшись в Таллин, продолжила обучение на факультете журналистики.

В 1991 году, через год после возвращения из заключения, ее муж Александр Лоо умер от передозировки наркотиков. Рита Лоо закончила университет, сотрудничала в еженедельнике „Ээсти курьер“ и в других националистических изданиях, активно занималась биатлоном, занимала призовые места на региональных соревнованиях.

С ноября 1995 года до апреля 1996 года находилась на территории Чечни, принимала участие в боевых действиях чеченских боевиков против России в составе женского батальона снайперов „Белые колготки“. После возвращения из Чечни предприняла попытку самоубийства на почве наркомании и была отправлена отцом в Швейцарию для стационарного лечения в клинике доктора Феллера, где и находится по настоящее время».

«Отец: начальник секретариата кабинета министров Эстонии Генрих Вайно».

Вот, значит, в чем дело. Отец нашел ей богатого жениха. Наследника эсэсовских миллионов. Но и тут ей не повезло. Поэтому она и исчезла, когда узнала, что никаких миллионов не будет. Бедная девочка. А теперь вернулась. Наверное, поняла, что не в деньгах счастье.

Томас выключил ноутбук. Без всяких «паркингов». Просто выдернул из розетки шнур. Потом вышел в холл. На ковре валялись черное лайковое пальто Риты и ее сумочка. Длинный красный шарф тянулся в приоткрытую дверь спальни. Как кровавый след.

Рита спала на необъятной кровати, свернувшись в калачик. Глаза ее были закрыты неплотно. Томас знал, почему иногда люди спят с закрытыми неплотно глазами. Он осторожно снял с нее туфли. Потом взял ее левую руку и сдвинул вверх широкий рукав черного вязаного платья. Он знал, что увидит на вене. Красную точку — след укола. Вот что он увидит. Он только не знал, сколько этих точек.

Их было две.

Томас вернулся в холл и вытряхнул на ковер содержимое сумочки Риты. Так и есть. Изящный футлярчик. А в нем шприц.

«Господи милосердный. Похоже на то, что Ты подбрасываешь мне испытание. Я не спрашиваю за что. Нет, не спрашиваю. Испытания Ты подбрасываешь человеку не за вину, а по силам его. Пусть так и будет. Воля Твоя. Другой бы спорил. А я никогда не спорю. Как скажешь. Но если Ты даешь человеку испытание, то дай же и сил, чтобы его выдержать. Дашь, да? Договорились? Тогда все в порядке».

Сейфовый замок на стальной двери Мюйра пришлось вырезать автогеном. Было девять вечера. Шел дождь. Яркое синее пламя горелки и полицейская машина с включенными проблесковыми маячками в арке старого дома с лепниной и кариатидами, в котором жил Мюйр, привлекали внимание вечерних прохожих. Стоявшие возле арки белый «линкольн» и красная спортивная «мазератти» сообщали происходящему некий аристократизм и дополнительную притягательность. В арке собралась вежливая эстонская толпа, проявлявшая к происшествию вежливое эстонское любопытство. Вежливые эстонские полицейские вежливо просили толпу разойтись. Толпа не расходилась, но и за символическое ограждение из красно-белой широкой ленты не перла.

За ограждением, как почетные гости, возле невысокого крыльца стояли внук национального героя Эстонии Томас Ребане и три его телохранителя, то есть мы, два патрульных полицейских во главе с молодым степенным лейтенантом — старшим наряда, присланного дежурным по городу, и владелец дома, пожилой меланхоличный эстонец, меланхолично наблюдавший за работой сварщика. Здесь же волновалась молодая русская дворничиха, которая вела хозяйство Мюйра, в десятый раз рассказывала, как она заподозрила неладное, когда обнаружила, что старый господин не отзывается ни на звонки в дверь, ни на звонки по телефону, а в его квартире ни днем, ни ночью не гаснет свет. Она несколько раз звонила в полицию, но на ее звонки не обращали внимания. И только когда господин Ребане потребовал принять срочные меры, господин дежурный по городу прислал господ полицейских.

Как и любой нормальный полицейский, лейтенант вовсе не склонен был искать приключений на свою шею и поначалу не хотел предпринимать никаких энергичных действий. Смена его заканчивалась, а любые энергичные действия всегда имеют своими последствиями то, что приходится торчать на месте происшествия неизвестно сколько. По моему настоянию он прислушался к звукам, которые неслись из окон Мюйра, и после некоторого раздумья согласился, что да, так, это орет кот. Но, по его мнению, это была еще не причина для взлома двери. Тем более что кот орет не все время, а иногда замолкает. И лишь когда я заставил его принюхаться к запаху, который сочился из квартиры даже сквозь плотно закрытую дверь, он распорядился вызвать сварщика.

Стальная пластина вывалилась, открывая доступ в квартиру. К этому моменту я успел намочить под водосточной трубой носовой платок, выжал его, расправил и держал наготове.

Сварщик выключил резак и потянул на себя дверь. Из щели с истошным ревом вылетел Карл Вольдемар Пятый, вскочил на голову домовладельца, оттуда на крышу полицейской машины, с нее на мокрую голую липу во дворе, а уже с липы на крышу дома.

Я сунулся было в квартиру, но лейтенант решительно отстранил меня и бесстрашно перешагнул через порог, исполняя служебный долг. И тут же выкатился по ступенькам крыльца к патрульной машине и начал судорожно блевать на багажник. Это дало мне возможность беспрепятственно проникнуть в жилье старого кагэбэшника и сделать то, из-за чего я и заставил Томаса звонить дежурному по городу и вызывать полицейских. А именно: взять из узкой хрустальной вазы, стоявшей на столе в гостиной, увядшую розу и вынуть из бутона круглую жемчужно-серую виноградину на булавке.

Это был чип, который в этой розе я переправил в жилище Мюйра после нашей прогулки по Тоомпарку. Он сделал свое дело, и его необходимо было изъять, чтобы не создавать дополнительных трудностей эстонской полиции. Если бы при осмотре места происшествия этот чип был обнаружен, это ввергло бы таллинскую полицию в ненужные размышления и отвлекло от охраны правопорядка.