Андрей Таманцев - Рука Москвы

— Придурок — это ты про кого?

— Про тебя.

— Спасибо за откровенность. Люблю откровенных людей. Я и сам стараюсь быть откровенным. Но у меня не всегда получается. Одно маленькое «но». Чтобы ты стала вдовой, меня нужно убить. А это не так-то просто. Меня охраняют лучшие диверсанты России.

— Ты имеешь в виду этих ребят?

— Да. В прошлом они — офицеры-десантники. Их нанял охранять меня Юрген Янсен. И заплатил им за это сто тысяч баксов.

— Вот как? Этого я не знала. Но это многое объясняет. Вот они тебя и убьют. И это будет — рука Москвы. А потом уберут их. Но я недолго буду самой богатой вдовой Эстонии. Нет, недолго. Потому что я вмажусь и меня вернут в клинику доктора Феллера. Теперь уже навсегда. А моим опекуном станет мой отец Генрих Вайно. И к нему перейдет управление всем имуществом твоего деда. Твоим наследством, Томас Ребане.

— Какую-то ерунду ты несешь! — разозлился Томас. — Какое наследство? Нет никакого наследства. Купчие пропали. И ты это знаешь.

— Почему же я вернулась к тебе?

— Почему? Да очень просто. Ты поняла, что не в бабках счастье.

— Ты идиот? — с интересом спросила она. — Или прикидываешься?

— Нет, я придурок. И хватит об этом. Не люблю говорить о себе. Это нескромно.

— Я вернулась, потому что отец сказал мне: возвращайся, все идет по плану. Что, по-твоему, это значит, Томас Ребане?

— Понятия не имею.

— Это значит, что купчие нашлись.

— Знаешь, наркошные дела я приравнивал к пьянке. Но думаю, что был не прав. По пьянке и с похмелюги человек не слишком хорошо соображает. Это я точно знаю. А от дури, оказывается, наоборот. Соображает хорошо. Я бы даже сказал: слишком хорошо.

— Купчие нашлись, — повторила Рита. — Их нашел твой приятель Краб.

— Да ну? Когда это он успел? Когда мы разговаривали с ним, никаких купчих у него не было.

— Уже были. После свалки у гостиницы кейс подобрал какой-то алкаш. Когда-то он фарцевал у «Березок» и знал, что вы с Крабом работали в паре. Он понял, что это важные бумаги. Ты был в Германии, поэтому он пошел к Крабу. Краб купил у него купчие за сто долларов и только после этого пришел к тебе.

— Откуда ты знаешь?

— Тебе что важно: откуда я это знаю или как было на самом деле? Он хотел наследством твоего деда поправить свои дела.

Томас насторожился:

— Разве у него плохо идут дела? Он говорил, что по акциям его фирмы набегает по двенадцать процентов годовых.

— Акции его фирмы завтра не будут стоить той бумаги, на которой они напечатаны. Он взял большой кредит и не сможет его вернуть.

— Вот падла, — расстроился Томас. — Выходит, он меня обул?

— Он обул себя. Ухватил кусок не по зубам. Он им подавится. Купчие нашел в его сейфе начальник его охраны Лембит Сымер. Сымер работает на Янсена. Во всех фирмах, подконтрольных национал-патриотам, есть люди Янсена. Только не спрашивай, откуда я это знаю. После этого отец приказал мне вернуться к тебе. Это было вчера утром.

— Позавчера, — поправил Томас.

— Да? Значит, позавчера.

— Почему же ты вернулась только вечером?

— Почему? — переспросила она. — А как ты думаешь, почему?

— Ты вмазалась.

— А почему я вмазалась? Потому что я не хочу в этом участвовать. Не хочу. Хватит с меня. Не хочу!

— Нет, — подумав, сказал Томас. — Все не так просто. Чтобы ввести меня в права наследования, нужно время. Многие месяцы. Мне объяснил это Краб. А он в этих делах сечет.

— Это ему нужны многие месяцы. А начальнику секретариата кабинета министров Эстонии хватит двух дней. Вот так, Томас Ребане. Теперь ты разрешишь мне уйти? Или ты все еще хочешь на мне жениться?

— Я уже ничего не хочу, — сказал он и забрался на кровать, натянул одеяло до подбородка, чтобы унять внезапный озноб то ли от холода, то ли от этого странного, тревожного разговора. — Что-то я от этой жизни немножко устал. Слишком сложная она для меня. Я тебя не держу. Дверь не заперта. Ты в норме. Если человек так рассуждает, значит он в норме. Больше я ничем не могу тебе помочь.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Да нет, — сказал он. — Я не хочу. Но этого вроде бы хочешь ты.

Рита молча забралась под одеяло.

— Скажи, что ты меня любишь, — через некоторое время попросила она.

— Я не знаю, что это такое, — признался Томас. — Я вдруг понял, что никого не любил. Наверное, и меня никто не любил.

— Соври, — сказала она. — Соври.

— Ты этого хочешь?

— Да.

— Я тебя люблю, — не очень уверенно проговорил Томас, словно бы прислушиваясь к себе.

— Еще, — сказала она.

— Я тебя люблю, — повторил он и понял, что ему приятно произносить эти слова.

— Еще.

— Я тебя люблю.

— Еще!

— Я тебя люблю. Я люблю тебя. Я тебя люблю.

— Еще! Еще! Еще!

— Я тебя люблю. Рита Лоо, я тебя люблю.

— Выключи свет.

— Зачем?

— Я разденусь.

— О чем ты говоришь?! — поразился Томас. — Рита Лоо, это не женское дело!

Еще с ранней прыщавой юности, когда девчонки-сверстницы не позволяли почти ничего, но кое-что уже позволяли, не в силах противиться зову природы, Томас понял, что нет ничего пленительней ощущения, когда твои пальцы, преодолев слабое сопротивление резинки, проникают под девичьи трусики, бесконечно долго скользят по гладкой коже живота и вдруг — вдруг! — ощущают упругую жесткость волос.

Это счастливое, никогда не приедающееся от повторений изумление могло сравниться только с другим, таким же таинственным и непредсказуемым мигом, когда твоя напряженная плоть, скользящая по нежному лону, вдруг словно бы проваливается куда-то, оказывается в сладкой глубине, в сокровенной тайне, тайне из тайн, самой сокровенной и восхитительной тайне благословенного мира Господня. Только что этого не было и быть не могло и вдруг стало.

Стало. Стало. Стало. Стало.

И наградой тебе служат учащенное дыхание, бессвязный лепет или прикушенная губа, трепет ноздрей, впившиеся в твою спину ногти, взлетевшие, как лебеди, ножки и наконец сладостное содроганье женского тела, по которому, как по теплой земле после удара молнии, проходят затихающие раскаты грома.

Теплая летняя гроза над нивами и лугами.

Над лесами.

Над зелеными озерами.

Над полями поспевшей ржи.

Слава Тебе, Господи всемилостивейший, за то, что Ты сотворил Мужчину и Женщину, за то, что Ты сотворил Их.

Она сказала:

— Ты умеешь сделать женщину счастливой.

— Нет, — грустно ответил Томас. — Я умею сделать женщину довольной. Если бы я сумел сделать какую-нибудь женщину счастливой, я бы ее очень любил.

Она уснула. Это был уже настоящий сон. Томас понял, что он победил. Что он выиграл эту битву с Дьяволом. И оружием его была Любовь. Любовь, которую Он дал Мужчине и Женщине.

Которую Он дал Им.

Разбудил Томаса стук в дверь. В спальне было светло. На белых шторах лежали лучи раннего солнца. Томас поспешно натянул пижаму и выглянул. В холле стоял Сергей Пастухов.