Эдриан Маккинти - Миг - и нет меня

Иными словами, будущее бедной Бриджит давно спланировано; единственный выход для нее — побег из отчего дома, но она вряд ли на это решится. Не тот характер, к тому же Бриджит умна. Ей подходит быть хозяйкой дома, поэтому если не случится ничего из ряда вон выходящего, она, я думаю, успокоится, угомонится и в конце концов выйдет за Темного. В том, что Бриджит влюблена в него, я, однако, сомневаюсь. Не исключено, что она влюблена в меня, но и это не точно. Трудно разобраться, что творится у них внутри в этом возрасте. Впрочем, я в моем возрасте просто без ума от Бриджит, и не только потому, что она такая красотка. В чем именно дело, я не знаю, но уверен — кроме потрясающей внешности в ней есть что-то еще.

Не успела Бриджит войти, как полусапожки уже полетели в угол и пуговицы на джинсах оказались расстегнуты.

— Какая мерзость кругом! — такова ее первая реплика.

— Я знаю, но, честное слово, Мышка, я регулярно здесь убираю, — отвечаю я в не менее романтическом ключе.

Мышка — это ласкательное имя, к которому я пытаюсь ее приучить, и не без успеха. Бриджит одно время звала меня «Крысенок», но мне никогда не нравилось это прозвище, и постепенно оно отпало.

— Везде эти долбаные тараканы! — говорит она.

— И вовсе не везде.

— Я только что видела: на стене рядом с телефоном раздавленный таракан. Омерзительно!

— Извини, Мышка…

— Неужели нельзя извести их ДДТ, «Рейдом» или еще чем-нибудь?

— Я пробовал травить их борной кислотой.

— А в службу дезинсекции ты позвонить не пробовал?

— Они приехали и уехали, а тараканы остались.

И так далее в том же духе. Строго говоря, наш разговор мало напоминает диалог Абеляра [18] Абеляр Пьер — французский средневековый философ, богослов и поэт. Трагическая история его любви к Элоизе отразилась в их переписке, полной глубокого чувства и Элоизы, но Бриджит успевает раздеться, а это уже что-то.

Я в свою очередь стаскиваю майку и джинсы и несу ее в спальню.

— У тебя есть пиво? — спрашивает она.

Вряд ли в эти минуты уместно читать ей нотацию о том, что порядочные люди так рано не пьют, поэтому я просто иду к холодильнику, чтобы достать для нее бутылочку. Заодно я выпиваю одну бутылку сам, и это как раз то, что мне нужно.

Она лежит на постели; ее спина напряжена словно натянутый лук, губы алы, и этого вполне достаточно, чтобы я завелся. Кожа у Бриджит такая светлая, что на фоне простыней она почти не выделяется. Я целую ее в белый живот, а она лежит, приподнявшись на локте, и улыбается мне, наклонив голову так, что огненно-рыжий локон падает ей на плечо. От ее улыбки буквально захватывает дух. Я чувствую, что мне наплевать на риск, на что бы там ни было. Ей-ей… О господи!

Я ложусь рядом с ней, и мы занимаемся любовью — медленно, замысловато — в течение примерно получаса. Закончив, мы жадно пьем и некоторое время просто лежим рядом, а потом делаем то же самое снова. На этот раз — быстро, лихорадочно, жадно. Я ложусь на нее, а Бриджит обвивает мою спину своими длинными ногами, стонет и впивается ногтями в мои плечи. Она опьяняет. У меня даже начинает кружиться голова. Я закрываю глаза и упиваюсь ее запахом, наслаждаюсь каждым прикосновением. Я целую ее груди и шею, провожу языком под мышками, а Бриджит кусает меня в плечо.

— Еще! — говорит она.

— Что — еще?

— Заткнись, — говорит она.

Мы трахаемся так, словно меня только что выпустили из тюрьмы, и кончаем почти одновременно. Потом мы снова лежим, задыхаясь и обливаясь потом.

Придя в себя, мы выпиваем еще по бутылке пива, включаем радио, и я иду в кухню, чтобы приготовить ей завтрак.

— Я снова начала брать уроки верховой езды, — говорит Бриджит из гостиной.

— На лошадях?

— Нет, на свиньях! Это Темный устроил.

— Как мило с его стороны.

— Он вообще очень милый, понятно?

— Ходят такие слухи.

Только приготовив яичницу, чай и поджарив еще один рогалик, я спохватываюсь:

— Как там наш герой?

— Энди?

— Да, Энди.

— Ему лучше. По крайней мере, он начал нормально дышать. Темный звонил мне сегодня утром, он говорит — все в порядке, Энди поправится. Его перевели куда-то в другое место.

— В какое именно?

— Точно не знаю. В какое-то другое отделение больницы. Главное, что не в морг.

— Да, это действительно главное.

— Это было бы ужасно, Майкл! А ты как думаешь?

Мне не хочется говорить, что я думаю, поэтому я отвечаю:

— Я рад, что Энди лучше. Кстати, как тебе удалось выбраться? В пабе, наверное, было полно народу.

— Нет, когда я уходила, там уже никого не было. Только мама, папа и я.

— И все-таки мне кажется, что тебе следовало как следует выспаться. Ведь из-за Энди ты полночи провела на ногах.

— Да, я действительно почти не спала, к тому же утром мы с мамой ездили в больницу, чтобы его проведать. Правда, нас не пустили, у них там неприемные часы. Мама говорит, что Энди всегда ей нравился, но это вранье. В общем, ты, конечно, прав — я очень устала. Мышка устала… Мышка хочет спать здесь, с тобой.

Внезапно я глубоко задумываюсь. Темный мог пустить за Бриджит «хвост», такой финт был бы как раз в его духе. И как раз сейчас филер находится прямо под окнами моей квартиры. Весьма вероятно, весьма… Особенно если припомнить, что сначала был избит Энди, а потом Темный стал болтать, что Бриджит, дескать, принадлежит ему, потому что у молодых нет его опыта и выдержки… Я думаю об этом снова и снова и чувствую, как у меня по коже бежит холодок.

— Нет, серьезно, как ты ко мне приехала? — спрашиваю я еще раз.

— На поезде. Готова моя яичница?

Яичница еще доходит.

— Знаешь, Бриджит, я думаю, впредь нам надо быть осторожнее насчет…

— Где моя яичница?! — визжит она, притворяясь истеричной примадонной.

Мы едим и ложимся в кровать, но мне не спится. Мне не дает покоя мысль о том, что Темный мог следить за Бриджит. В первую же неделю моего пребывания в Америке Скотчи продал мне бинокль, который он увел из чьей-то машины. Тогда он сказал, что на моей работе бинокль будет нужен мне постоянно, и, разумеется, я ни разу им не воспользовался. Сейчас я вспоминаю о нем, и пока Бриджит негромко посапывает под вентилятором, выбираюсь из постели и натягиваю кое-какую одежду. Потом я беру бинокль и поднимаюсь с ним на крышу дома. Солнце уже шпарит вовсю. Лучи его, отражаясь от кровельного железа и от круглых боков водонапорной башни, слепят глаза, и мне приходится выждать пару минут, чтобы привыкнуть. Потом я осторожно подхожу к краю крыши и смотрю вниз. Большинство стоящих внизу автомобилей мне знакомы, однако вскоре я обнаруживаю четыре машины, идентифицировать которые мне не удается. Сверху мне не видно, есть в них кто-нибудь или нет, но мне кажется, что если я пройду по крыше дальше и переберусь на соседнее здание, то смогу рассмотреть марку и номерные знаки подозрительных машин. Так я и поступаю. С помощью бинокля мне удается прочесть номера машин, и я стараюсь их запомнить, чтобы позднее записать. Еще довольно долго я сижу на крыше и жду, чтобы что-то произошло, но внизу все остается без изменений.