Андрей Дышев - Серебряный шрам

Я переложил трубку на другое ухо. Дьявол! Этого вопроса я не желал более всего.

– Я не могу вам ответить.

– Хорошо. И последнее, Кирилл: тяните время. Затягивайте с ними переговоры, насколько это будет возможно. Я позвоню вам рано утром… Не переживайте сильно. До свидания.

Не уверен, что когда-нибудь у нас состоится свидание, но слова Рамазанова меня немного успокоили, и я даже задремал, прикрыв глаза книжкой, которую читала Валери.

Телефон зазвонил снова, пронзительными частыми звонками. Мне показалось, что прошло всего несколько минут, но за окнами уже стояла глубокая ночь. Я сел, взял трубку.

– Слушаю!

– Не разбудил? – раздался картавый голос. – Или ты не спишь?.. Значит, слушай меня внимательно. Твоя девчонка у нас, и пока мы ее сильно не обижаем. Но вот она совсем неласкова с нами, не хочет признаться, куда спрятала одну такую маленькую пластиковую карточку. Может быть, ты знаешь?

– Я не понимаю, о чем вы? Кто вы?

– Не понимаешь? Жаль. Со стороны ты выглядел более догадливым. Тогда послушай прямой эфир. Можешь задавать вопросы…

В трубке раздались шумы, затем приглушенные голоса, кто-то грубо сказал: «Ну, вякни что-нибудь, покажи, как тебе больно», – снова возня, и я услышал невнятный голос Валери, будто ей зажимали ладонью рот:

– Кирилл! Прости, что так получилось…

– Свидание окончено! – врезался картавый голос. – Твоя красотка пока еще терпит боль, но это ненадолго.

– Валери! – крикнул я, надеясь, что еще услышу ее голос и она успеет сказать мне что-то важное.

– Я сказал, что свидание окончено! – рявкнул картавый. – Теперь говорить буду я. Запоминай и наматывай на ус, пока мы его тебе не выщипали. Ты должен найти и принести нам карточку. А мы тебе за это вернем твою бабенку. Не уверен, конечно, что столь же целомудренную, – картавый заржал, – но зато живую, с ручками-ножками и головушкой. А не принесешь – вернем только головушку. Врубился, ветеринар Куликовской битвы, а?

– Врубился, – ответил я. – Я очень хорошо во все врубился. И очень хорошо запомнил тебя. Мы теперь ближе родственников. Клянусь, до конца своей жизни я буду тебя помнить.

– Ну вот и ладушки. Теперь о деле. Завтра в девять утра ты должен, как солдат на посту, стоять у входа в сувенирный магазин. Это недалеко от рынка, найдешь. Только не в Душанбе, а в Кулябе – есть такой очень милый городок на юге страны. Врубился? Куляб, сувенирный, ровно в девять… Чао, бамбино!

На другом конце провода положили трубку. Я посмотрел на часы: второй час ночи. Я схватился за голову. Проклятие! Они дали мне слишком мало времени. Даже если я отправлюсь в этот чертов Куляб первым автобусом – где гарантия, что я успею к назначенному времени?

А Рамазанов? Он будет звонить сюда утром, когда меня наверняка здесь уже не будет. Откуда он узнает, где я, что со мной?

Я полез в карманы, вытащил расческу, несколько мелких смятых купюр, записную книжку и злосчастную карточку. Вот все мое богатство. Третья проблема хоть и очень приземленная, но тем не менее ее как-то надо решать – нет денег на дорогу.

Я метался по комнате, пытаясь собраться с мыслями. Утратил, утратил я былую сноровку, с сожалением думал я. Тогда, на войне, хоть ночью, хоть днем подними по тревоге – голова ясная, мысли стройные, как войска на параде, автомат – в одну руку, подсумок – в другую, и сразу в бой.

Мне бы сейчас автомат, мимоходом подумал я, вылетая из номера. Это просыпались боевые инстинкты.

Я долго колотил в дверь, пока наконец из-за нее не высунулось заспанное лицо Ризо.

– А, это ты, братан? – без особой радости спросил он, почесал грудь и зевнул. – Ты прости, я в комнату не приглашаю, с нами тут телки, туда-сюда, сам понимаешь. Что случилось?

– Ризо, я вышел на след преступников и срочно еду в Куляб. Но так получилось, что у меня нет денег. Ты можешь дать мне в долг?

– Какой разговор, братан? Сейчас.

Он на минуту скрылся за дверью, появился снова и протянул мне пачку денег в банковской упаковке.

– Тут пол-«лимона». Вернешь, когда сможешь.

Нет, что ни говорите, а у кавказцев есть замечательные качества. Заталкивая толстую пачку денег в карман, я спустился на улицу.

Город казался вымершим. Я быстро шел по улице, освещенной мигающими желтыми огнями светофоров, оглядывался ежеминутно, в надежде быстро поймать машину, и еще не понимал, отчего улицы так непривычно пусты, почему не слышно шума машин, не видно вездесущих пьяниц и влюбленных парочек.

Я прошел мимо площади с памятником какому-то восточному мыслителю, телеграфа, который не работал вопреки графику, где стояла надпись «Круглосуточно», и не встретил ни единой живой души.

Как нервнобольной, я ежеминутно вскидывал руку с часами и крутил во все стороны головой. Всем известный закон подлости: когда очень торопишься, время летит с удвоенной скоростью. Я не представлял, куда шел, все знакомые улицы и дома остались позади, и в поисках машины я сворачивал с улицы на улицу чисто машинально, как грибник шарахается от дерева к дереву.

На очередном повороте мне в глаза внезапно ударил яркий свет автомобильных фар. Слава богу! – подумал я и поднял руку, но машина и без того притормаживала рядом со мной. Щурясь и пригибая голову от яркого света, я сделал шаг к машине, но тут же услышал окрик:

– Стоять!

Из темноты выплыли фигуры военных с автоматами на изготовку. Слева и справа меня обошли двое солдат, встали метрах в двух от меня, наверное предупреждая возможную попытку к бегству.

Когда вооруженные люди что-то приказывают – сначала лучше подчиниться. Эту истину я вынес с войны и, не делая резких движений, остановился перед ярко горящими фарами. Передо мной выросла фигура офицера в камуфляжной форме.

– Майор Фабричный, – представился он, козырнув. – Начальник патруля. Предъявите ваши документы.

Я полез за паспортом. Майор полистал его и возвратил обратно.

– И это все? – спросил он.

– А что нужно еще?

– Пропуск.

– Простите?

– Вы что, не знаете, что в городе действует комендантский час?

Это была для меня новость. Я сразу понял, что вляпался в неприятность достаточно серьезную. Майор взял меня под руку:

– Я вынужден доставить вас в комендатуру.

Что-либо объяснять, упрашивать, угрожать – было совершенно бесполезным. Боевой инстинкт, который я давно похоронил, стремительно пробуждался во мне, продирал очи и потягивался гибким мускулистым телом. Я отдал ему всю власть над собой. Я шагнул к машине и сразу попал в плотную тень. Солдаты и офицер, смотревшие на меня, ярко освещенного фарами, теперь, в течение нескольких секунд, не могли видеть в кромешной темноте. Лишь бы не стали стрелять – последнее, о чем я успел подумать в то мгновение.