Андрей Дышев - Серебряный шрам

До сумерек мы успели лишь спуститься на дно ущелья, перейти реку и невысоко подняться к плато. Перед тем как устроиться на ночлег, мы с Валери поужинали горячим кофе с галетами. До наступления темноты картавый развлекался тем, что стрелял по пустой банке с расстояния нескольких десятков шагов, и, надо отдать ему должное, стрелял он метко.

Мы с Валери кое-как примостились на коврике, накрывшись спальником, предварительно расстегнув на нем «молнию», превратив в одеяло. Было ужасно холодно, но мне настолько было наплевать на все вокруг, что я уснул мертвецким сном и просыпался лишь оттого, что Валери крепко прижималась ко мне и всхлипывала, будто плакала во сне. Картавый провел ночь в обнимку с моим рюкзаком, даже не подозревая, чем он заполнен наполовину.

Силы нас покидали. Я не мог избавиться от мысли, что, как последний идиот, тащу на своем горбу полсотни килограммов камней, подчиняясь прихоти убийцы-маньяка. Не знаю, было бы мне легче, если бы я, как прежде, нес кокаин, но тащить камни – это, скажу вам, занятие не для слабонервных. Я потерял счет дням, мне казалось, что я уже много месяцев подряд таскаюсь по заснеженным горам в одной тонкой майке, продуваемой насквозь ледяными ветрами, а сзади меня конвоирует сошедший с ума преступник, который сам не знает, чего хочет, но я не могу напасть на него, связать, скинуть с горы, потому что у него в руках заряженный «калашников» и палец убийцы дрожит на спусковом крючке.

Валери вообще ушла в себя. Она покачивалась, как тоненькое деревце в степи, почти не отвечала на мои вопросы, часто спотыкалась и падала в снег, а подняться могла только с моей помощью. Она похудела, щеки ее ввалились, а блестящие, некогда прекрасные темные глаза потухли, и на них легла тень тоски и глубокой печали.

Я не мог смотреть спокойно, как она медленно погибает. Я уже терял над собой контроль и способность спокойно выжидать подходящий случай, чтобы напасть на картавого. Я чувствовал, что скоро наступит такой момент, что я просто повернусь к картавому лицом, рвану на груди майку и пойду с дикими глазами навстречу пуле.

Мы шли по кажущемуся бескрайним белому полю плато. Верхний пласт с треском ломался под моими ногами. Мы не обвязались веревкой, как делали это здесь несколько дней – или лет, или столетий? – назад, но мне было все равно, упаду я в трещину или нет. Картавый не чувствовал опасности. Он либо шел другим маршрутом, либо не придал трещине в леднике большого значения. Как жаль, думал я, что не он идет первым.

Солнце обжигало мне плечи и руки, но я впитывал его тепло и наслаждался им после стольких дней и ночей холода. Мои глаза постепенно утратили способность четко видеть, слезы лились ручьем по небритым, обожженным щекам, меня шатало на глубоком снегу, казалось, что я теряю ориентацию, лишь цепочка следов, проложенных мною, Валери и несчастным адвокатом, говорила о том, что я иду в нужном направлении.

Скоро будет трещина, в которую попал адвокат, подумал я и снова вспомнил его последние слова. «Это было предупреждение…» Однако он был суеверным человеком. Приметы, предчувствия… Вот и мне сейчас кажется, что эта трещина не удовлетворится одной жертвой.

Я оглянулся. Валери повязала на лицо шарф, оставив свободными только глаза. Она смотрела под ноги. Картавый шел за ней, опустив ствол автомата вниз и касаясь им снега.

Я как бы случайно сошел с тропы и побрел по целине. Картавый не обратил на это внимания и заглотил крючок. Мы шли параллельно старым следам, метрах в пяти от них. Еще сто, нет, пятьдесят шагов, и мне под ноги услужливо ляжет трещина, прикрытая тонкой снежной доской.

Я снова оглянулся. На этот раз Валери поймала мой взгляд. Я сделал идиотский жест, которым только можно было сообщить о желании какого-то тайного сговора – моргнул сначала одним, потом другим, потом обоими глазами. Валери заметила мои гримасы, хотя, разумеется, ничего не поняла. Но я не мог больше моргать – картавый поднял голову и посмотрел на меня.

Я замедлил ход, нарочно стал покачиваться из стороны в сторону. Картавый тотчас отреагировал:

– Ты там что, спирт лакаешь втихаря?

Я приближался к едва заметной полоске на снегу. Фирновая доска за ней слегка прогнулась, осела под жаркими лучами солнца, но трещину прикрывала как простыней. Я резко остановился, словно налетел на невидимое препятствие, схватился за грудь и повалился спиной на снег – в нескольких сантиметрах от трещины. Я изображал удушье, корчась и брызгая слюной.

Картавый не поверил и, не приближаясь ко мне, поднял «калашников».

– Вставай, динозаврик, вставай! – ласково сказал он и тут же свободной рукой обхватил Валери за шею. – Не встанешь – сделаю даме больно.

Я продолжал корчиться, и трудно сказать, сколько продолжался бы этот спектакль, если бы Валери не пришла мне на помощь:

– У него плохо с сердцем! – крикнула она, вырываясь из хватки картавого и подбегая ко мне.

– Назад! – заревел картавый, тоже кинулся к нам и оттолкнул Валери, которая пыталась ослабить мне ворот. – Вставай, динозавр, а не то пристрелю, как загнанную лошадь. Или ты хочешь, чтобы я понес тебя на себе?

Он не рисковал приблизиться ко мне, и я продолжал хватать губами воздух, хрипеть и судорожно скрести ногтями наст.

– Встать, дерьмо! – снова крикнул картавый и, приблизившись на шаг ко мне, попытался ударить меня ногой. Я вовремя увернулся, и удар пришелся по днищу рюкзака. Хрустнула щебенка.

Тут-то картавый и онемел на какое-то время.

– Что это там у тебя? – произнес он.

Я простонал что-то невнятное в ответ. Валери, покусывая губы, смотрела на меня каким-то странным, жестоким взглядом.

– Ты что, камней сюда насовал? – пробормотал картавый, склонился над рюкзаком и, стаскивая его с моих плеч, отволок в сторону. Развязка приближалась. Я оставался неподвижен, наблюдая за картавым через щелочку век.

Он открыл клапан, ухватился за днище рюкзака и стал вытряхивать его содержимое. Вывалился свитер, затем жилетка. Потом посыпалась щебенка.

У картавого отвисла челюсть. Он вмиг покрылся испариной, повернул в мою сторону искаженное злобой лицо и прохрипел:

– Ты куда порошок дел, гнида?! Ты куда его спрятал, урод?! Да я ж тебе кишки вместо шарфа на горло намотаю. Я тебе глаза в задницу повтыкаю…

Он поднял автомат, рванул затвор. Валери отвернулась, а я, собрав остатки сил, молниеносно выкинул руку вверх, отбивая ствол в сторону. Громыхнула короткая очередь, пули ушли в снег. Картавый повалился на меня, мертвой хваткой сжимая горло. Он был силен, к тому же давил мне на артерию всем своим весом, и у меня зазвенело в ушах, красное от напряжения лицо картавого поплыло перед глазами. Я подумал о том, что если Валери не шарахнет его по голове чем-нибудь тяжелым, то картавый, видимо, скоро меня придушит. Но Валери продолжала стоять рядом, как статуя, не предпринимая ничего, что могло бы помочь мне. Картавый зарычал, чувствуя, что я слабею под ним. Все, подумал я, кажется, это конец…