Дмитрий Черкасов - Парижский десант Посейдона

Теперь Нисенбаум замолчал надолго. Он понимал, что следователь из новых жаворонков не врет.

– Вы же не хотите, чтобы вас постигла та же судьба? – осведомился Никита Владимирович.

– Очередная угроза?

– Совсем наоборот. Я отпущу вас хоть сию секунду. Вы не арестованы, вы изолированы для вашей же безопасности. И вы должны отдавать себе отчет в том, что ваша жизнь находится под угрозой, и что связано это с давнишними событиями, в которых, как ни прискорбно, участвовали вы и покойный Сергей Семенович. И что на вашем месте я не особенно доверял бы этим самым новым друзьям, которые не удосужились проинформировать вас о происходящем.

Вот это была ложь.

Во всяком случае, в той части филиппики, где следователь обещал сию секунду отпустить Нисенбаума.

Никто его не отпустит.

Но что с них взять? На то они и особисты.

Сообщение же о судьбе Остапенко произвело на Нисенбаума сильное впечатление. Кто-то начал охоту – зачем? Почему? И почему, в самом деле, ему не сказали? Непонятная скрытность, его особу всегда ценили – так ему казалось.

– Врача-то зачем? – тупо спросил Нисенбаум. Никита Владимирович пожал плечами:

– Разбираемся. А что эсминец на Ладоге поднимают – про это вам тоже не сказали? Там, между прочим, заварушка нарисовалась.

Очередной удар.

Соломон Красавчик, если признаться, лишь в самых общих чертах знал о работах по подъему эсминца «Хюгенау».

– Вас используют, Моисей Залманович, – еще мягче сказал Никита Владимирович. – Внаглую.

И Нисенбауму было трудно чем-то на это возразить.

Все его существо сопротивлялось откровенным разговорам с гэбистами, но этот тип выкладывал факты, от которых, увы, не отвертеться.

Действительно, его могли использовать. Он в самом деле стар, он не Джеймс Бонд. Да и Бонда вряд ли посвящали во все детали. Нисенбауму вдруг пришло в голову, что все его контактеры были всего лишь рядовыми агентами, что жизнь ни разу не сводила его с ключевыми фигурами.

– Задавайте ваши вопросы, – глухо произнес он. – Я не обещаю, что отвечу на все. Но попробую.

«Когда ты признаешь факт сотрудничества с иностранными спецслужбами, ты ответишь на все», – злорадно подумал Никита Владимирович, у которого сразу улучшилось настроение. А вслух ответил:

– Вас, Моисей Залманович, никто не станет принуждать. Только... можно я буду называть вас Соломоном Исхаковичем?

Нисенбаум покачал головой:

– Не стоит. Соломон Красавчик умер.

– Ну, умер так умер. Для начала скажите мне: кто был человек, с которым вы нынче сражались в шахматы?

– Понятия не имею. Случайный любитель.

«Ах ты, старая сволочь. Ну, подожди».

– Напрасно вы так, – огорчился следователь. – Я-то понадеялся, что процесс, как недавно говорилось, пошел.

– Пошел.

– Не туда он пошел. Вашего партнера пришили через пять минут после того, как вы расстались. Скажете, совпадение?

– Я вам не верю, – твердо произнес Нисенбаум.

– Да? Почему? Ну, может быть, документам поверите, – Никита Владимирович неспешно достал из папки большой желтый конверт, толкнул его через стол. – Ознакомьтесь, будьте любезны.

Руки у Нисенбаума мелко дрожали. Конверт не был запечатан. Он вытряхнул пачку фотографий, где его партнер был запечатлен в самых разных ракурсах и с разного расстояния.

– Это ваша работа, – голос у Моисея Залмановича тоже дрожал.

– Вы – идиот, уж извините меня! Я не бранюсь, я любя, так сказать. Вы же понимаете, кто мы такие. Наша задача – задерживать иностранных агентов, допрашивать их, перевербовывать, использовать. В крайнем случае – отправлять за решетку или обменивать. А не убивать.

Снова похоже на правду.

– Вы понимаете, что ходите по лезвию ножа? – дожимал следователь. – Вы в шаге от пропасти.

– Кто его убил?

– И с этим разбираемся. Может быть, те же люди, что ликвидировали Остапенко. Может быть, нет.

– Вряд ли это они, – задумчиво проговорил Нисенбаум. – Иначе нас прикончили бы обоих, прямо на скамейке.

«Уже намек на сотрудничество».

– Согласен. Очень похоже, что это кто-то другой. Вполне вероятно, что вы, Моисей Залманович, оказались в центре внимания сразу нескольких спецслужб разных государств. И они воюют друг с другом за влияние на вашу особу. Или, если угодно, за владение вашей особой.

– И вы в том числе.

– И мы.

– Кто вы такие? Что за отдел?

– Не имею права ответить. Солидный отдел, можете быть уверены. Структура в структуре.

– Что ж, задавайте свои вопросы, – снова пригласил Нисенбаум.

– Да я ведь их и задаю, а вот вы, похоже, все лукавите – вместо того чтобы отвечать правдиво.

– Задавайте, – обреченно произнес Нисенбаум.

Когда-то, очень давно, он разговаривал с Жаворонком о еврейском Боге. О том, как Бог велел ему в Одессе: жить. Он должен жить. Для Бога жизнь иудея намного дороже, чем чья-либо еще. Ради этого он может идти на любые компромиссы, сотрудничать с разной сволочью, но выжить обязан. Сейчас его жизнь уже подходит к концу, но Богу виднее. Бог может все. Мафусаил жил больше девятисот лет. Если жизнь Красавчика под угрозой, он обязан приложить все усилия к ее сохранению. Потому что неизвестно, каких еще дел ждет от него Создатель.

– Я повторю тот, который уже задал: кем был этот человек?

– Я не знаю его имени. Я говорю честно.

– Верю. Забудем про имя. Кем он был?

– Агентом Моссада.

– Вы тоже являетесь агентом Моссада?

– На сей счет не существует никаких документов, – уклончиво сказал Нисенбаум. – А от устных показаний никогда не поздно отречься.

– Не сомневаюсь. Но вы сотрудничаете?

– В каком-то смысле.

Портативный магнитофон, спрятанный в столе, исправно записывал показания Красавчика.

«Отречешься ты, как же».

– Давно?

– Около тридцати лет.

– В чем заключается ваше сотрудничество?

– Ко мне приходят и уходят люди. Я никогда не знаю, кто они такие. Я вроде как диспетчер, пересадочная станция. У меня можно переночевать. Я также могу передавать какие-то материалы или другие предметы.

– Неудивительно, что вы не в курсе происходящего. В Моссаде интересовались вашей биографией?

– Разумеется.

– И вашей жизнью на «Хюгенау» – тоже?

– Конечно.

– Что вы им рассказали?

– Я рассказал все как было.

– Ваши слова как-то фиксировались?

– Никто ничего не записывал. Но я допускаю, что использовались какие-то скрытые записывающие устройства.

«Он допускает! Тоже мне, аналитик. Чтоб в нашем-то деле и – без них?!»

– Какая была реакция?

– Сочувственная.

– И все?

– Да, все.

Старикан был напуган и выбит из колеи – нет, пожалуй, не напуган, здесь что-то другое. Плевать, какая разница. Пусть испытывает что угодно. Маховик начал раскручиваться по полной программе. В принципе, Соломона Красавчика можно было ликвидировать вслед за Остапенко, но такого приказа у Никиты Владимировича не было. Моисей Залманович должен был еще пригодиться в выявлении всех сторон, заинтересованных в событиях вокруг «Хюгенау».