Дмитрий Черкасов - Парижский десант Посейдона

– Уже интереснее. Кто же тебе позвонил?

Доктор весь сжался, предчувствуя, что любой вариант ответа не принесет ему ничего, кроме бед. Но вторая беда пребывала в умозрении, хотя и виделась вполне реальной, а первая была перед ним, нависла и могла при малейшем своем неудовольствии навешать плюх.

– Это наш старый пациент.

– И клиент, – ехидно и полуутвердительно подхватил Маэстро.

– Все мы грешники... Мы с ним не то чтобы друзья, какой он мне друг, но добрые знакомые. Он неоднократно направлял к нам людей и денег ни разу не спросил... в смысле процент. Всегда возмущается, когда я предлагаю. Говорит, что бесконечно благодарен и готов и впредь делать нам рекламу. Он и попросил. Предупредил, что дело очень серьезное и, возможно, опасное. Теперь сам вижу, что не соврал... Обещал после зайти лично, поговорить и все объяснить.

– Даже так? Так тебе крупно повезло, что мы добрались до тебя первыми. Иначе тебе бы уже не жить.

Доктор вздрогнул:

– Вы так считаете?

– Абсолютно уверен. Тут к бабке ходить не надо. В камере тебе будет не очень комфортно, зато безопасно.

Упоминание о камере повергло доктора в полный раздрай.

– Не кисни, – Маэстро похлопал его по плечу – Гляди веселей! И говори скоренько, что это за пациент и где он есть...

– Олег Васильевич Мещеряков. Я не знаю, где он живет, я никогда у него не бывал. Богом клянусь.

– Но в документах-то адрес остался?

– Нет, мы не интересуемся адресами – и вообще у нас все анонимно.

– Так он тогда, может быть, вовсе не Олег Васильевич?

– Очень может быть. Но он и после лечения всегда отрекомендовывался только так.

– Ну гони тогда его телефон.

Доктор стал совсем несчастным.

– Я никогда ему и не звонил... у нас односторонняя связь. Всегда звонил он. Зачем мне с ним связываться?

– По городскому или по мобильному?

– И так, и так.

– Гони сюда свой мобильник. Ты, надеюсь, не чистил список вызовов?

– Нет, не успел, – доктор несколько оживился, довольный тем, что все же может оказаться полезным.

Маэстро взял телефон, быстро просмотрел номера.

– Покажи, который...

– Вот... – Доктор ткнул пальцем.

– Киндер! – обернулся Маэстро. – Ноги в руки – быстро пробей эту фигню.

Но на душе у него скребли кошки. Он предчувствовал, что эта процедура покажет себя бесполезной.

Так и вышло.

Номер был записан на имя Виктора Владимировича Полякова, и таких в Питере было много – Маэстро был уверен, что ни один из Викторов Владимировичей не имеет ни малейшего касательства к делу. Кроме того, номер был уже заблокирован.

Последняя нить оборвалась.

У Первой боевой группы не осталось ничего, кроме словесного портрета преображенного Гладилина. Правда, при помощи доктора – а он не мог пожаловаться на память – удалось составить фоторобот.

Мелочь, но хоть что-то.

Маэстро, конечно, не мог знать, что перебинтованного и снова бессознательного Гладилина уже переправили в другую, тоже нелегальную больницу. Там ему предстояло подвергнуться новому хирургическому вмешательству.

* * *

Лицо под бинтами горело.

Голова соображала плохо – слишком много наркотической химии. Капитан Гладилин не взялся бы рассказать, что происходило с ним в течение последних двух суток. Череп казался набитым ватой.

Вроде как его куда-то привезли, в какую-то непонятную больницу. Он помнил белые халаты, большие лампы, аптечные запахи, чьи-то голоса. И девки там почему-то шлялись, все жутко размалеванные. Потом он вырубился вторично и отчасти пришел в себя, будучи уже в бинтах. Его куда-то вели под руки, сажали в машину... где это было? Кто его вел? А может быть, ему это, последнее, вообще приснилось. Потому что, когда он снова пришел в сознание, вокруг сновали все те же белые халаты. И третья отключка, и вот он приходит в чувство в очередной раз и снова – в бинтах.

Но он жив!

И, кроме того, он еще явно зачем-то нужен, коль скоро его подвергают таким мудреным манипуляциям – весьма дорогостоящим, как догадывался капитан.

Подбитый глаз по-прежнему разлипался с трудом, но другим он мог видеть хорошо. И рот был свободен.

Капитан попробовал оценить окружающую обстановку.

Нет, это никакая не больница. Он в квартире, и квартира на сей раз выдалась богатая, ультрасовременно обставленная. Мертвая тишина, полумрак. Он лежит на широкой тахте. Дверь заперта, на окне решетка. Спасибо, что не тюремная.

Непонятно, есть ли в доме кто живой, кроме него.

Скорее всего, да. Никто не рискнул бы оставить его в одиночестве, несмотря на замки с решетками.

Гладилин попытался сесть. Это далось ему не без труда, но все-таки получилось. В углу тускло поблескивало трюмо, и капитан решил во что бы то ни стало встать и взглянуть на себя.

Внезапно капитана обожгла мысль: рюкзак! Контейнеры!

Рюкзака при нем не было – и, похоже, уже давно. Он внезапно испытал не гнев, а облегчение: ну и ладно. Одной заботой стало меньше.

Вставая на пол, он едва не упал, его прямо-таки швырнуло вправо, но Гладилин устоял. Ноги были как ватные; превозмогая слабость и дрожь, капитан подошел к зеркалу. Оттуда на него глянуло жуткое забинтованное лицо – вылитый человек-невидимка или некто, здорово смахивающий на египетскую мумию. О том, что скрывалось под бинтами, капитан мог только догадываться. Судя по перевязке и ощущениям, метаморфозы были значительные.

Силы быстро покидали его, и капитан заспешил обратно к лежбищу, хватаясь по пути за разные предметы.

Он наделал шума, за дверью послышались шаги.

Щелкнул ключ в замке. В комнату вошел невысокий полный мужчина лет пятидесяти, сильно лысеющий, с большими черными глазами слегка навыкате. Он зажег свет, и Гладилин зажмурился.

– Проснулись? – добродушно осведомился вошедший. – Да вы просто герой, уважаемый Санта. Я был уверен, что вы проспите еще часов десять.

– Кто вы такой? – хрипло выдавил из себя Гладилин.

– На сегодняшний день – ваш добрый и единственный друг. Зовите меня Олегом Васильевичем.

– Мы убрали израильтянина, – доложил Лютер.

Доктор Валентино отложил книгу и мутно воззрился на него.

– О ком вы, Лютер?

– О человеке, который принадлежал к числу ваших недоброжелателей. Он был из Моссада и подобрался слишком близко. При помощи спецсредств мы зафиксировали его беседу с Красавчиком.

Валентино поморщился:

– Кто такой Красавчик? Перестаньте изъясняться загадками, Лютер. Я не знаю никакого Красавчика.

Тот вздохнул.

Память у старика становилась ни к черту.

Тем не менее он послушно повторил:

– Соломон Красавчик – второй из выживших на эсминце «Хюгенау». Живет в Кенигсберге под фамилией Нисенбаум. По нашим сведениям – агент Моссада. Пешка, разменная фигура.