Виталий Гладкий - Наследство из преисподней

– Стив! Не говори глупости!

– Галюня, это не глупости, а констатация факта. Меня обложили со всех сторон – и бандиты, и менты, и "контора". Похоже, у них сейчас соревнование – кто быстрее добежит до финиша, чтобы получить мою голову в качестве приза. А я должен спрятаться за щитом, который где-то припрятал мой "благодетель" Зяма. Все, как в компьютерной игре. – Мне вдруг вспомнилась Илону. – Только нельзя перезагрузиться и начать ее сначала.

– Это ужасно, – прошептала Галюня, прижав кулаки к груди.

– Все верно, ничего хорошего… Так дураков и учат. Правильно говорится – не раскрывай роток на чужой кусок. А я губы раскатал… Ну ладно, что-нибудь да получится. У меня есть к тебе один вопрос…

Мы сидели возле круглого стола. Посреди него стояла бронзовая статуэтка, изображающая полуобнаженного человека, пытающегося укротить Пегаса. Наверное, это был мой коллега-неудачник по писательскому цеху, которого покинуло вдохновение.

Похоже, статуэтка была самой ценной вещью в квартире Ядвиги…

– Ты должна бы знать о скандале, связанном с матерью Чиблошкина. Ведь Блохины были вашими соседями и твои родители, конечно же, не раз обсуждали перипетии неприглядной истории с замужеством Зяминой мамаши.

– А тебе откуда об этом известно? – удивилась Галюня.

– Вспомнил. Где-то, что-то, когда-то слышал… Но все это как в тумане. Годы…

– Я тоже не все помню. Говорили, что у матери Зямы была большая любовь с каким-то студентоммедиком. Но он был из простой бедной семьи, а потому родители отдали ее за другого, богатого, то есть, за Мошкина-старшего, так как его отец служил в НКВД и хорошо нажился во время борьбы с "врагами народа" – разные там реквизиции, контрибуции…

– А что сталось с тем студентом?

– Рассказывали, что парень пытался покончить жизнь самоубийством, – порезал вены на руках – но его спасли. Он даже закончил мединститут.

– И где этот человек теперь?

– Откуда мне знать?

– Понятно…

История повторяется, подумал я с горечью. Старый Мошкин отбил невесту у одного бедолаги, а его сынок – у другого. Яблоко от яблони недалеко падает…

– Как ты думаешь, мать Зямы любила своего мужа?

– А полегче у тебя вопросов нет?

– Нет. И все-таки?

– Насколько я помню ее, она всегда была холодна как лед. Неважно с кем – с мужем, сыном, с пациентами, соседями… Такой человек.

– Или последствие психологической травмы, связанной с несчастным замужеством.

– Может быть. Тут тебе, как писателю, и карты в руки. Я никогда особо не интересовалась семьей Зямы.

Надеюсь, ты понимаешь, по какой причине.

– Еще бы… Партайгеноссе никого не пускали в свой ближний круг.

– А зачем тебе эти сведения?

– Не знаю. Пока иду на голой интуиции. Так говоришь, тот студент-медик хотел покончить жизнь самоубийством?

– Да.

– Практика суицида говорит, что сия напасть передается по наследству…

Я потер виски, стараясь сосредоточиться; внезапно возникшая идея была туманна и бесформенна.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Если это так, то почему Мошкин-старший до сих пор не залез в петлю? По идее, он должен был идти первым номером, а не Зяма.

– Скажешь такое… – фыркнула Галюня. – Жизнь – не индийское кино. И не детективный роман.

– Верно. Но только со знаком минус. В жизни, Галюня, бывают такие сюжеты, что куда там книжным.

Поверь профессионалу пера.

– И все равно я не пойму, куда ты клонишь.

– Мне и самому это неизвестно… – Рассмеявшись, я встал. – Я должен снять грим. А то, мне кажется, он немного смущает тебя.

– Как ты догадался? Действительно, я разговариваю с тобой словно с чужим незнакомым мужчиной.

– Оно и видно. У тебя глаза до сих пор испуганные. Чистое полотенце у твоей подруги найдется?

– Конечно. Минуту… – Галюня начала копаться в ящике платьевого шкафа. – Держи. Пока ты будешь мыться, я спущусь в свою квартиру. Проверю, что там и как. За двадцать минут управишься?

– Что ты, милая. Я старый солдат. Мне хватит и пяти.

– Тогда я вернусь через десять минут. Закрой входную дверь на засов.

Галюня ушла. Я быстро снял парик и отклеил усы, а затем залез под душ. К приходу Галюни я был как новая копейка.

– Ну как я тебе? – Я приосанился.

Галюня рассмеялась и ответила:

– С годами ты не меняешься. Задавака и дамский угодник.

– Спасибо на добром слове.

– Я тут пожевать тебе собрала. – Галюня поставила посреди стола сплетенную из лозы корзинку, содержимое которой было закрыто вышитой льняной салфеткой. – Ты, наверное, проголодался?

– У-у-у… – простонал я с вожделением. – Проголодался – это не то слово. Я готов съесть жареного быка, хотя и поужинал. Воздух родины и большая нервная нагрузка действуют на меня как аппетитные капли. У тебя там все спокойно?

– Да. Только Ядвига заскучала и немного буянит. Она как выпьет, без компании не может.

Спустя несколько минут я уже уписывал за обе щеки подогретые в микроволновке куриные окорочка с кетчупом, запивая еду виноградным соком домашнего приготовления. Оказывается, у Галюни была "фазенда" с виноградником и садом. Для души, как выразилась моя подружка.

Шел двенадцатый час ночи.

Я уехал от Галюни в половине первого. Мне нужно было торопиться. За время, которое я провел у Галюни, моя уверенность в том, что противостояние Джабраила и Чабри закончится победой последнего и что он не расколется, даже если за него примутся по-настоящему, здорово поколебалась.

Короче говоря, я пытался выдать желаемое за действительное. Так бывает со многими большими начальниками, когда они выступают перед народом, о которых можно сказать словами одного из моих учителей – "брешет и сам себе верит".

У меня уже не было сомнений в том, что Чабря занимает достаточно высокую ступень на иерархической лестнице воровского сообщества, несмотря на то, что он по милицейскому ведомству числился как барыга.

Это я сообразил после того, как покинул бар "Ретро".

Будь он простым скупщиком краденого, Джабраил (а я почему-то был уверен, что именно он является главным боссом Никиты) не стал бы платить Чабре ни копья. Или бросил бы ему сотню-другую баксов, чтобы не сильно обижать.

Но Джабраил поступил по-иному. Он сдержал обещание. Притом авансом. Значит с Чабрей не все так просто. Похоже, за ним и впрямь стоит немалая сила, с которой даже бандит Джабраил вынужден считаться.

Все это так, если бы не одно "но". По всему было видно, что вещь, спрятанная Зямой, стоила дороже мира между мафиозными группировками, дороже крови, которая может быть за нее пролита.

Впрочем, бандитов, а так же как реформаторов и революционеров разного толка, кровь в борьбе за власть никогда не останавливала. Даже если ее было чересчур много – река и маленький океан.