Виталий Гладкий - Убить зверя

– Убью, зараза… – Клевахин на ощупь нашел тапочек и замахнулся; таракан с осуждением пошевелил длинными усами и степенно удалился.

Успокоив старого приятеля – Клевахин приобрел хриплоголосого звонаря сразу после окончания Высшей школы милиции – он достал из портсигара папиросу, закурил и лег на спину.

Потолок… Давно не беленный, в ржавых подтеках – соседка с верхнего этажа забывала закрывать краны с регулярностью женских месячных. Но заставить ее возместить ущерб или хотя бы самолично прокупоросить и забелить зеленовато-коричневые проплешины не могли ни его приятель, участковый Бочкин, ни ЖЭУ. По пьяной лавочке Бочкин петушился: "Чего мы с этой грымзой церемонимся?! Давай я шепну пару слов местной шпане. Ей устроят такую "профилактику", что небо с овчинку покажется. Ты только скажи". "Использование служебного положения в корыстных целях…" – угрюмо отвечал Клевахин, изображая из себя честнягу. Бочкин горячился, доказывая свою правоту, но майор был непреклонен – он лучше, чем кто-либо знал, что связаться с Грачихой (так прозвали его соседку с верхнего этажа) может только умалишенный. Ее побаивались даже качки-рэкетиры, "смотрители" дикого рынка, где Грачиха, бабища гренадерского роста и весьма солидной комплекции, торговала всякой всячиной. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: она гоняла их, как бобиков, сызмальства.

Пора на службу, подумал Клевахин, с ненавистью посмотрев на стрелки часов. Опять очередная оперативка, снова горы человеческого мусора, от копания в котором ум за разум заходит…

Майор, кряхтя, поднялся.

Кухня встретила Клевахина горой немытой посуды и запахами прогорклого жира. Стараясь не замечать полного бардака вокруг, майор поставил чайник на конфорку и направился в душ, где полоскался и брился не более пяти минут. Обжигаясь, торопливо выпил чашку кофе и, на ходу грызя сухарик, выскочил из квартиры как погорелец.

Набитый под завязку трамвай качало на изношенных рельсах, словно утлое суденышко в штормовую погоду. Клевахин ловил кейф, прислонившись к дебелой молодухе, которая старательно делала вид будто ее прижали не к живому человеку, а к стенке. Он чувствовал себя неловко, ему даже хотелось извиниться, но давно забытое молодое желание вдруг сковало не только тело, но и язык. Покраснев, словно вареный рак, майор уставился в окно, страстно желая, чтобы дребезжащий монстр, детище послевоенных пятилеток, поскорее добрался до его остановки.

Скобаря он заметил совершенно случайно – даже не заметил, а почуял, как старый розыскной пес. Казалось, щипач [2]материализовался позади молодухи из воздуха, будто нечистый дух, потому как пройти по трамваю мог разве что гном. Рядом со Скобарем вертелся и его напарник, вечно простуженный и сопливый Пенчик.

"Дура…" – с досадой подумал Клевахин про смазливую молодуху, которая забыла, что в толчее дамскую сумочку нужно держать не на спине, а спереди и обеими руками.

Рука Скобаря уже шарила внутри изящной вещицы из лакированной кожи, когда блудливые глаза карманного вора наконец наткнулись на обжигающий взгляд майора. Щипач буквально остолбенел. Он знал, что легче пролезть в игольное ушко, нежели уйти от Штымпа; а сейчас мент застукал его на горячем.

"Вали отсюда, вонючка!" – мысленно приказал Клевахин: ко всем радостям жизни ему только и не хватало сейчас произвести задержание этого сукиного сына, чтобы пассажиры трамвая – в том числе и пышная, как сдобная булочка, молодуха – узнали, что он легавый. По нынешним временам органам милиции, которым он отдал больше двадцать лет жизни, особо гордиться нечем.

Скобарь поначалу даже не поверил, что его отпускают с миром. А когда наконец до него дошло, что по какой-то причине Штымп не хочет брать их с Пенчиком на цугундер, он изобразил кающегося грешника и начал преданно есть майора глазами, будто хотел сказать: "Гражданин начальник! Век свободы не видать, благодарствую, по гроб жизни не забуду." Карманники ретировались, инцидент заглох в самом зародыше, жаркая, словно печка, молодуха, многозначительно зыркнув на Клевахина исподлобья, сошла на очередной остановке, и опустевший трамвай, с облегчением разразившись длинным звонком, повернул на Прорезную, где стояло длинное серое здание городского управления внутренних дел.

– Живой? – спросил, пожимая майору руку, его тезка, тоже Николай Иванович, капитан Берендеев.

– А что, кто-то сомневался? – с кислым видом откликнулся Клевахин.

Вчера он отключил телефон и квартирный звонок, чтобы его никто не потревожил среди ночи. Майор уже забыл, когда в последний раз спал спокойно. Убийства (а это был профиль Клевахина, старшего опера "убойного отдела") случались почти каждые сутки, и этот дьявольский конвейер до того вымотал Николая Ивановича, что он плюнул и на служебный долг, и на своего грозного начальника, и на чувство дружеской взаимовыручки – его отдел был укомплектован лишь наполовину и приходилось работать за двоих.

Впрочем, у Клевахина друзей вообще не было. Несмотря на простоватый вид и прозвище, прилепленное кем-то из воров в законе, Штымп был мастак на подковырки и розыгрыши. А кому нравится дружить с бомбой, начиненной иголками, которая взрывается в самый неподходящий момент?

– Бузыкин уже все провода оборвал, пытаясь тебя найти. Колотится еще с ночи. Хотели даже нарочного посылать, но никто не знает где ты живешь.

Клевахин мысленно рассмеялся – после развода с женой он прикупил квартирку в Заводском районе, в том доме, где прошло его детство, а проще – у черта на куличках, однако сообщить, кому следует, свой новый адрес не спешил. Номер телефона майор оставил себе старый, но официально он пока числился за его прежним жилищем.

Бузыкин – его шеф. Полковник. Когда-то он был подчиненным и учеником Клевахина, но врожденная гибкость спины и незаурядная способность точно определить, где нужно лизнуть, а где куснуть, вознесли Бузыкина на пьедестал вовсе не соответствующий его способностям в сыскном деле.

– Что так? – нехотя поинтересовался майор.

Поинтересовался больше ради проформы, чтобы поддержать разговор. Он точно знал, зачем понадобился Бузыкину среди ночи: одно дело документы в папочки подшивать и устраивать выволочки подчиненным, а другое – самому копаться в дерьме.

– Очередное ЧП. Три трупа, двое в реанимации, на ладан дышат.

– Ни фига себе… Круто. Даже по нынешним временам. Где это случилось?

– На Чулимихе.

– В поселке?

– Нет, на кладбище.

– Разборка? – с надеждой спросил Клевахин.

Мафиозно-рэкетирские дела его не касались, ими занималось недавно созданное управление по борьбе с организованной преступностью. Поэтому майор с невольным трепетом ждал ответа, мысленно возопив к ангелу-хранителю: пронеси! Ему только и не хватало ко всем другим проблемам кучу жмуриков, явно тянувших на очередной "висяк". А что это будет именно так, Клевахин почти не сомневался. Не было у него сомнений и насчет намерений Бузыкина – видимо, тот решил положить на горб майора очередной чувал с неприятностями.