Сергей Зверев - Жиган

– Кто такой сухарь?

– Есть тут один. Тоже вроде бы как вор, но не все его признают. Толик Рваный его не признает, и я тоже. Погоняла его – Кокан. Сам лаврушник, то есть кавказский.

– Разве Кокан не коронован?

– В том-то и дело, что коронован. Но сходняк, на котором он получил звание вора, проходил в Бутыpской тюрьме. А среди славянских воров Бутырская тюрьма не катит. Дурная слава о ней ходит – что коронуют там людей неавторитетных. Я даже слышал про Кокана, что звание вора он себе купил. Может, так оно, может, нет, но с Толиком Рваным они на ножах. До открытой войны дело не дошло, но лучше между ними не встревать. Если какие непонятки возникают, лучше к Рваному обратиться. Непорядок это, когда славяне у лаврушника защиты ищут. Ты вот вчера в одну хату с Карзубым попал, верно?

– Верно.

– После того, как ты их замесил, они на тебя маляву Кокану накатали. Карзубый когда-то был авторитетом, но, после того как с лаврушниками связался, его всерьез мало кто воспринимает. Кокана тебе надо опасаться. Что у него на уме, никто не знает. На всякий случай запомни, что зовут его Шалва Куташвили. Отчество – Теймуразович. Он любит, когда к нему по имени-отчеству обращаются. С виду вежливый такой.

– Ты что, его знаешь?

– Я много кого знаю. В разных местах довелось побывать. В Тульской, Брянской, Саратовской областях, в Воронеже. Даже в Нижний Тагил судьба однажды забросила. Ох и много же там нашего брата. Ты, Костя, честный пацан. Везде есть люди и нелюди. Не сломаешься – будет из тебя толк. Я в тебя верю.

Несколько дней Константина не вызывали на «исповедь». Наверное, капитан Дубяга решил дать обвиняемому передышку. Но, может быть, это был психологический ход.

В любом случае, эти несколько дней прошли для Константина в состоянии тягостного ожидания. Лишь разговоры с Архипом помогали скоротать время.

Константин узнал многое: что такое соликамская зона «Белый лебедь», в которой содержат воров и авторитетов, кто такие главворы и главпидоры, хозяин и кум, казачок и парашник, как парафинят и опускают, с кем можно общаться в камере и что такое проверка зрения.

Народ в камере менялся. Одних приводили, других уводили. Люди были разные, но всех их объединяло одно – авторитеты среди них не попадались.

Главным в камере, или, по-здешнему, хазаром, стал Архип. Об этом известила малява, которая пришла спустя некотоpое вpемя через дорогу.

Дорога в этой хате была такой же, как и во всем следственном изоляторе. Через окно были протянуты во все соседние камеры веревки. По ним двигались записки-малявы, маленькие посылки с индюшкой – чаем, куревом, деньгами и иным гревом.

В своей маляве Толик Рваный известил Архипа о том, что хочет встретиться и побазарить с pезинщиком.

– Жди гостей, – сказал Архип Константину, прочитав маляву.

Однако до встречи с Толиком Рваным в жизни Константина произошло еще одно событие, далеко не из приятных.

Вечером, когда одни обитатели камеры играли в шашки фигурками, вылепленными из хлебного мякиша, а другие негромко разговаривали между собой, дверь неожиданно распахнулась и на пороге появились несколько человек в зеленой униформе.

Первым вошел невысокий коренастый прапорщик с грубым, словно высеченным топором лицом. Широко расставив ноги, он остановился посреди камеры и многозначительно похлопал по руке резиновой дубинкой.

– Всем встать!

В камере мгновенно воцарилась тишина. Сидельцы были вынуждены отоpваться от своих занятий и выполнить команду прапорщика. Архип успел шепнуть на ухо Константину:

– Шмон.

Прапорщик, до слуха которого донесся посторонний звук, тут же заорал:

– Молчать! Разговоры прекратить! В коридор по одному!

Пришлось подчиниться и выйти, заложив руки за спину.

– Лицом к стене!

В коридоре находилось человек десять в такой же зеленой униформе, но с погонами сержантов и рядовых. После того как заключенные выстроились у стены, прапорщик скомандовал:

– Произвести обыск!

Группа разделилась. Несколько человек вошли в камеру и стали перетряхивать ее с потолка до пола. Оставшиеся в коридоре шмонали заключенных: выворачивали карманы, ощупывали одежду, заставили снять ботинки и даже носки. Тех, кто, по мнению шмональщиков, слишком медленно выполнял команды, награждали увесистыми тычками под ребра и по ногам. Если не считать ставшей уже привычной грубости, шмон проходил спокойно.

Камера, в которой сидел Панфилов, была бедной – ни денег, ни чая, ни игральных карт найти не удалось. Под досками настила обнаружились лишь несколько спичек. Об этом и крикнул из камеры один из солдат.

Прапорщик, остававшийся все это время в коридоре, был явно недоволен результатами обыска.

– Что, радуетесь? – с искренней злобой сказал он, обращаясь к заключенным. – Напрасно.

У Архипа нашли огрызок карандаша. Прапорщик тут же стал придираться.

– Это что такое? У вас, оказывается, писатель есть?

– Карандаш не запрещено иметь, гражданин начальник, – глухо произнес Архип, при этом он чуть отвернул голову от стены.

– А ну-ка заткнись, шелупонь! – заорал «кусок». – Щас как шваркну по репе, мозги по стенке растекутся!

Архип затих, не желая получить удар дубинкой по голове. Молчали и остальные. Кому же охота связываться с дураком?

Панфилову тоже врезали пару раз по почкам, но не так чтобы слишком сильно. Прапорщик, явно испытывавший зуд в руках, то и дело покрикивал на подчиненных. Те, по его мнению, не проявляли должного рвения.

– За толканом ищите.

– Нет там ничего, товарищ прапорщик. Уже два раза смотрели.

– А в бачке?

– Смотрели, товарищ прапорщик.

– Сержант, смотри в толкане.

– Как смотреть?

– Руку туда засунь, урод. Первый день замужем, что ли? Всему вас учить надо!

Боец, закатав рукава гимнастерки до локтя, засунул ладонь в отверстие унитаза и принялся шарить там пальцами. Наконец после безуспешных поисков он вытащил руку и принялся брезгливо стряхивать воду.

– Ничего нет, товарищ прапорщик.

– Плохо ищете, сукины дети. Должно что-нибудь быть. Всех на уши поставлю!

Помахивая дубинкой, прапорщик подошел к Панфилову и остановился у него за спиной. Его внимание привлекла перевязанная грязным бинтом рука заключенного. Ничуть не стесняясь, он ткнул Константина кончиком дубинки в предплечье.

– Это что?

– Бинт.

– Я вижу, что бинт! – неpвно заорал прапорщик. – Что под ним?

Константину так и хотелось сказать: «Анаша», но он удержался и промолчал. Это молчание привело прапорщика в еще большую ярость.

– Что под бинтом? – завопил он.

– Ожог, – односложно ответил Панфилов.

– Костры в камере разводил, что ли?

Так и не дождавшись ответа, прапорщик саданул дубинкой в плечо Панфилова, после чего потерял к обитателю камеры всякий интерес. Тем временем шмон закончился.