Сергей Зверев - Боевой амулет

Плескачев слышал, как капитан процедил сквозь зубы:

– И откуда у них все это берется?

– Наши же, суки, «духам» оружие впаривают по бросовой цене. Все бабла мало, – безадресно, ни к кому конкретному не адресуя претензии, произнес младший сержант.

Обернувшись, капитан внимательно посмотрел на него:

– Это не наши, Жора. Это такие же враги, как и те, которые внизу. И давить этих сволочей надо беспощадно. Тогда и война с чеченами очень быстро закончится.

Неожиданно «вертушку» резко тряхнуло. Стараясь удержаться, солдаты хватались друг за друга, сочно матерились и озирались по сторонам. Только на лице капитана Верещагина засияла улыбка человека, понимающего, что происходит. Окинув взглядом десантников, он удовлетворенно выкрикнул:

– Спокойно, мужики. Не зря вы напрягались.

Батарея ракетной артиллерии, расположенная в пятнадцати километрах от места боя, после получения условленного сигнала произвела первый залп. Ракеты, вырвавшиеся из пусковых установок системы 9К57 «ураган», накрыли цель, произведя чудовищное опустошение на поверхности в несколько сотен гектаров. Занятый боевиками опорный пункт, лес вокруг него, вертолетная площадка утонули в океане огня. Сразу за залпом последовал очередной удар.

Плескачев физически ощущал, как поднимается вверх раскаленный воздух, вихри которого раскачивают вертолет. И без объяснений он понял суть рискованной операции, смысл которой заключался в том, чтобы отвлечь на себя крупную банду, сковать ее силы, а затем позволить ракетной артиллерии стереть бандитов с поверхности земли. Всех без остатка.

Глядя вниз на черно-багровое месиво, в котором исчезала банда, младший сержант подумал, что ради этого можно было рисковать. И что лучшей наградой за риск может быть только результат, увиденный воочию. И хотя под саваном из дыма вздыбленной разрывами земли и рыжего огня Жора Плескачев не видел, как умирают боевики, он был уверен, что каждому из них сейчас воздастся по заслугам.

Дальнейший маршрут вертолет прошел, четко выдерживая высоту и курс. Никто из десантников не обсуждал события последних часов. Все слишком устали, чтобы размениваться на разговоры. Только на аэродроме, уже после посадки, когда четырехлопастные винты машины устало кружились на холостых оборотах, к Плескачеву подошел капитан Верещагин.

Протянув ладонь для рукопожатия, он сказал только два слова:

– Спасибо, сержант.

Маленький домик притаился под сенью старой липы в самом конце улицы. Уютное жилье, расположенное в черте города, имело все атрибуты сельской усадьбы, включая сад и огород. Навес, служивший продолжением веранды, оплетали лозы дикого винограда. В десяти метрах от него располагался искусственный пруд с забетонированными стенами. В пруду лениво плескались набравшие вес карпы. Сразу за водоемом начинался фруктовый сад и огород. Все это великолепие принадлежало Юлиной тетушке, женщине трудолюбивой и неизбалованной радостями жизни.

Дом и хозяйство отстроил ее отец на месте пепелища дома предков. В годы войны на этом рубеже остановили немцев, стремившихся подмять под себя весь Кавказ и выйти к бакинским нефтепромыслам.

Вернувшись с войны, он год за годом обустраивал свой быт по собственному плану и в соответствии со своими представлениями о достойной жизни. Юлькин дед войну закончил в Восточной Пруссии, где собственными глазами видел ухоженные дома немецких бюргеров. На родине он попытался приблизиться к недостижимому образцу. Но построить бюргерский особняк при советском строе было невозможно. То и дело на стройку закатывал какой-нибудь начальник с метром в руке и начинал тщательно подсчитывать то размер веранды, то общую площадь. Потом он начинал уныло зудеть, что многие советские люди живут в бараках, что надо строить заводы, поднимать народное хозяйство и вообще нечего разводить частнособственнические настроения. Тогда Юлькин дед удалялся в недостроенный дом, а оттуда уже выходил в военном френче с полным иконостасом орденов и медалей. На правой стороне пестрели красные и желтые нашивки, обозначающие два легких и два тяжелых ранения.

Багровея и звеня наградами, дед наступал на чиновника и не стеснялся в выражениях:

– Ты, сучий потрох, будешь боевому офицеру указывать, какой глубины подвал копать? Будешь решать, строить или не строить мне мансарду?.. Да этот орден мне лично маршал Рокоссовский к гимнастерке прикручивал. И он не спрашивал, какой глубины мои солдаты окопы рыли, чтобы плацдарм за Вислой удержать.

Чиновник, испуганный гневной отповедью ветерана и еще больше упоминанием громкой фамилии славного военачальника, убирался от греха подальше. А дед упорно вел свое строительство до самой смерти.

Дом обрастал хозяйственными постройками, в саду появлялись невиданные сорта яблонь, вдоль дорожек, посыпанных гравием, росли кусты декоративного можжевельника. Но всем этим можно было удивить сограждан в теперь уже далекие пятидесятые или восьмидесятые годы прошлого века. В новые времена на улице выросли особняки покруче. Дворцы из красного кирпича громоздились, словно средневековые замки. Но и среди них дом старого солдата не терял своей привлекательности. Дед строил основательно, с любовью. Любое сооружение, возведенное на совесть, стоит долго и с годами только увеличивается в цене.

Умер старик незадолго до начала перестройки, успев отпраздновать юбилей Дня Победы. Возле пруда с карпами, как только теплело, дед ставил армейскую палатку, которую почему-то называл балаганом. Там, под брезентовым пологом, он ночевал и устраивал послеобеденную дрему. Так продолжалось до наступления холодов.

Дочь терпеливо сносила эту старческую причуду, а дед ничего не объяснял. Лишь незадолго до смерти он рассказал, как его завалило землей и бревнами в блиндаже. Заживо погребенный, он провел под завалом несколько суток. За это время линия фронта неоднократно перемещалась. Когда он, содрав до костей пальцы, выбрался наружу через вырытый лаз, советские войска перешли в контратаку, так что выбрался он уже на освобожденной территории, а следовательно, по глубокомысленному заключению офицеров особого отдела, в плену не был и в дополнительной проверке не нуждался. С той поры он и страдал средней формы клаустрофобией, [3]болезнью не слишком заметной для посторонних, но изнурительной для больного.

После смерти старика дом ветшал. Так и не вышедшая замуж тетя Вера старалась держать хозяйство на надлежащем уровне, однако с годами делать это было все труднее. Сил у женщины хватало только на сад и огород.

Вот в эту тихую заводь и направлялся младший сержант воздушно-десантных войск Жора Плескачев, имевший самые серьезные намерения относительно племянницы хозяйки дома на окраине Моздока.