Сергей Зверев - Король на именинах

Вадик догнал Артиста:

– А делать с ним чего?

– Ничего, пока в рефрижератор спрятать, чтобы смердеть не начал. Только заверни хорошенько, чтобы не нашел никто. А потом похороним, как положено.

Артист принялся насвистывать и уже не оглядывался.

«Сделал дело. На его место десять желающих найдется. Молодежь подрастает, работу ищет. Бабки у меня хоть и небольшие, но зато, как в советские времена, стабильно, каждый месяц „пехотинец“ получает штуку на лапу».

Вадик, упаковывая тело Квазимодо в большой кусок черного шуршащего целлофана, думал над происшедшим, хотя думать особо не любил.

«Вот так, пришел парень на работу с улыбкой на лице, и свои же его порешили. Не менты, не ОМОН, а я собственными руками, вот этими самыми», – Вадик посмотрел на свои ладони, крови на них не было.

– Что, болят? – поинтересовался Спортсмен, который помогал Вадику.

– Слушай, тебе его не жаль, Спортсмен?

– Квазимодо? – Спортсмен выкатил нижнюю губу. – А че его жалеть, он мне брат родной? Че я его жалеть должен? Он же меня не жалел, сдать ментам хотел.

– А ты откуда знаешь?

– Ну, так ты же говорил и Артист.

– Правильно, Спортсмен. Сиди здесь, а я машину подгоню, мы его в багажник и в морозилку.

– Туда ему и дорога. Как свинью. Я бы его даже за челюсть подвесил.

– Почему за челюсть?

– А чтоб не сорвался. И шмотки с него все до единой стянул бы.

– Злой ты, Спортсмен, – то ли в шутку, то ли всерьез сказал Вадик. – Сердца у тебя нет.

– Как это нет? Очень даже хорошее сердце у меня. Он же всех нас сдать хотел.

Вадик взял первую попавшуюся машину. Естественно, не на джипе же Артиста труп возить! Вместе со Спортсменом закинули тело убитого в багажник, подвезли к рефрижератору. Спортсмен сбегал за ключами, открыл ворота, они затащили труп Квазимодо в холодильник, к самой дальней стене. Положили на пол и, ежась, выскочили на улицу.

– Там ему и место, – сказал Спортсмен, растирая ладонями изуродованные борьбой уши. – Как туша задубелая через час станет.

Вадик не ответил, а только кивнул.

– Ты, Спортсмен, лишнего не мети, волну не гони.

– Так я что, понимаю.

– Артиста злить не стоит.

От этих слов Спортсмена передернуло.

Как ни странно, но от всего, что утворил, Артисту легче не стало. Единственное, что было хорошего за сегодняшний день, так это приезд Акулова с заманчивым предложением отгрохать стеклянный автосалон всем на зависть. Но Артисту казалось, что это было уже давно, не сегодня и не вчера, может, неделю, а может, две тому назад. Обычно Пашка-Крематорий звонил ему по нескольку раз на день, а сейчас от Пашки не было ни слуху ни духу, словно и нет его, будто он не в Москве, а если в городе, то либо в Бутырке, либо в Матросской тишине, откуда позвонить не всегда получается даже у вора в законе.

Дойдя пешком со сцепленными за спиной руками до крыльца, Артем вспомнил и запрокинул голову в небо. След улетевшего самолета не растворился, а порозовел, стал как молоко с кровью.

Артисту хотелось, чтобы позвонил Пашка, чтобы позвал куда-нибудь, где можно сидеть и разговаривать.

«Позвонит. Куда он без меня денется? Кто за него всю грязную работу делать станет? Кому он больше всего доверяет, конечно же, мне. Хоть он и говорит, что хватит трупов, но ведь Квазимодо мой человек, а не его, и я что хочу, то и делаю».

На улице было душно. Гроза не начиналась, хотя небо над Москвой было затянуто низкими тучами, тяжелыми, полными воды. Но, как водится, тучи висели, давили на жителей, а дождь не начинался. Асфальт был пыльный.

Одна створка двери бара «Лондон» была раскрыта, чтобы хоть немного сквозило, и в помещение попадал свежий воздух. Карл сидел в углу у двери. Серый плащ и зонт с костяной ручкой висели у законного за спиной. Он неторопливо ел. Возле тарелок лежали мобильник, зажигалка и портсигар, старинный, серебряный, с монограммой.

Лицо Карла было невеселое. Он в последние дни, проведенные без отдыха, выглядел измученным: глаза запали, щеки ввалились. Хотя законный и был аккуратно выбрит, но лоск пропал.

Бармен убрал опустевшую тарелку, взглядом спросил:

«Еще?»

– Не суетись.

Карл был неприхотлив в быту. К еде относился без фанатизма, мог утолить голод простым черным хлебом, макая его в подсолнечное масло с мелко нарезанным луком. Он поглядывал на часы, на открытую дверь. Две верхние пуговицы белой шелковой рубашки были расстегнуты, на залысинах поблескивали мелкие капли пота.

Один блатной сидел в баре у стойки, второй на улице, у двери. Нет, они не ходили за Карлом, чтобы охранять его, просто в любой момент мог понадобиться человек. Еще два столика в баре «Лондон» были заняты молодежью.

Бармен с нетерпением ждал, когда начнется дождь. Ведь дождь на улице – клиенты в баре, а если дождь долгий и холодный, клиент, как правило, будет пить, пока дождь или деньги в кошельке не кончатся. Одно из двух может заставить клиента покинуть бар и вернуться домой. Но дождь, обещанный синоптиками, никак не начинался. Не будь здесь Карла, он включил бы музыку погромче, но от натренированного взгляда бармена не скрылось, что Карл нервничает. В чем именно это выражается, он бы и сам не мог сказать. Спокойный взгляд, четкие, выверенные движения.

«Ждет кого-то. И гость будет непростой», – решил бармен.

Огромный навороченный джип с лебедкой, фарами и прочей дребеденью остановился, величественно заехав передним колесом на бордюр. Из машины выбрался Пашка-Крематорий. На нем были черные брюки, черная шелковая рубашка, расстегнутая на груди, на шее сверкал крест. Он вошел, обвел взглядом бар. Карл сделал вид, что не сразу заметил Пашку, и только когда тот приблизился, указал на стул. Сделал это абсолютно спокойно, без энтузиазма, словно встречались они каждый день и не было между ними недомолвок. Пашка присел напротив законного.

– Давно тебя не видел. Все пересечься не можем. Как ты, Карл, думаешь, почему?

Карл ухмыльнулся:

– Если ты спрашиваешь, значит, и ответ знаешь.

– Думается мне, потому мы не встречаемся, что нигде наши интересы не пересекаются.

– Или уже пересеклись. Только недавно на волю из КПЗ вышел.

И Пашка, и Карл говорили между собой интеллигентно, без фени, как и подобает двум авторитетным жуликам. Пусть всякая мелочь гнет пальцы. Они знали цену друг другу, поэтому ломаться, выеживаться смысла не было.

– Ты даже не удивился, когда я решил встретиться, – Пашка-Крематорий положил руки на стол, – сразу тебя отыскал.

– В мои годы, если доживешь, – сузил глаза смотрящий, – тоже удивляться перестанешь.

– Разные мы с тобой, Карл, очень разные, но это и хорошо. Ты щипач, я банкир. Слыхал от братвы, что проблемы у тебя.

– У кого их нет? – философски заметил и отложил незажженную сигарету в пепельницу Карл. – У тебя проблем не меньше, чем у меня. Большие деньги, большие проблемы.