Сергей Зверев - Первая пуля – моя

– Глупо, – поморщился Морозов. – Ты ведь можешь уйти отсюда живым.

Он произнес эти слова с такой убежденностью, что Большаков невольно переспросил:

– И как?

– Очень просто. Где стоит твоя машина? У подъезда?

– Нет… За домом.

– Окажись я на твоем месте, я бы сделал так: взял бы меня в заложники и выдвинул определенные условия.

«А ведь он дело говорит! – вдруг подумал Большаков. – Прикрываясь Морозовым, как щитом, я смогу добраться до своей машины… Если Поляков примет мои условия, то я уберусь из этой чертовой страны уже сегодня… А он примет мои условия. Это факт! Он – профессионал и прекрасно осознает, что мне терять нечего…»

Большаков осторожно выглянул в окно. Наличие во дворе микроавтобуса и людей в одинаково скроенных костюмах его ничуть не смутило. Теперь его больше волновал другой вопрос – как скоро позвонит Поляков. Ведь этот звонок был непременным условием успешного осуществления плана. Поляков не разочаровал его. Как и было прописано в инструкции, позвонил через пять минут.

– Кончай дурака валять! – уже более спокойно проговорил он. – Сдавайся!

– А то что? – с вызовом спросил Большаков.

– Сам знаешь – придется штурмовать.

– Не говори ерунды. Ты же прекрасно понимаешь, что штурмом меня не взять. Потребуется длительная осада. А это – куча журналистов. И при этом перестрелки все равно не избежать. Неужели ты думаешь, что после такой бучи сможешь усидеть на своем месте?

Поляков ответил не сразу.

– Хорошо, – уступчиво проговорил он. – Что ты предлагаешь?

– Для начала мне нужно выйти отсюда. Так что убери своих людей со двора. А потом понадобится самолет.

– И куда же ты полетишь?

– Это я решу на месте. Но не думай, что все так просто. Со мной двое людей. Один из них – твой Морозов. Он вполне сгодится на роль живого щита. Сагалаев останется в квартире и, если прозвучит хоть один выстрел, откроет огонь по твоим людям. Так что прежде, чем отдавать приказ, подумай о потерях.

– Мне нужно десять минут, – мрачно ответил Поляков.

– Не больше! – Большаков выключил телефон и, подойдя к Морозову, отстегнул один из наручников от батареи. – Ну что, вставай!..

Тот с трудом поднялся на ноги. От слабости его повело в сторону. Смерив Морозова презрительным взглядом, Большаков усмехнулся:

«Нет, он сейчас не в том состоянии, чтобы оказывать сопротивление… И все же какой-то этот парень странный – сам подсказал мне выход из ситуации. А в этом не может быть подвоха?..» Развить это предположение ему помешал сотовый. Вновь звонил Поляков. На этот раз он был сдержан и краток:

– Твои условия приняты.

Ближе к вечеру на Тоню нахлынула непонятная тоска – ей вдруг расхотелось уезжать из Москвы. С трудом преодолевая желание разорвать на кусочки билет до Парижа, который привезли ей «мальчики» Марата Алексеевича, она стала собирать вещи. Самолет вылетал завтра утром, в восемь тридцать, так что на сборы у нее была куча времени. Стараясь не думать о том, что это, возможно, ее последняя ночь на родной земле, Тоня расстегнула замок новенькой, пахнущей кожей сумки и… неожиданно для себя заплакала. Если бы месяц назад кто-нибудь сказал ей, что она будет готова отказаться от поездки в Париж, она рассмеялась бы этому человеку в лицо. Но месяц назад она понятия не имела о существовании Олега Морозова и даже не представляла, что любовь может перевернуть всю ее жизнь. Пока она была в Москве, у нее оставался шанс вновь встретиться с Олегом. По крайней мере она сделала бы все, чтобы найти его. Но если улетит в Париж, этот шанс станет равным нулю.

Звонок в дверь застал Тоню врасплох. Она знала, что это пришел Марат Алексеевич, и не хотела, чтобы он видел ее в таком состоянии. За последние несколько дней они привязались друг другу. Тоня, никогда не знавшая отцовской заботы, вдруг почувствовала ее. Марат Алексеевич относился к ней как к дочери – опекал, баловал дорогими подарками, интересовался планами на будущее. Впервые в жизни Тоня могла с кем-то посоветоваться, заранее зная, что Марат Алексеевич прежде всего будет думать об ее интересах.

На ходу вытирая слезы, она пошла в прихожую, стараясь придать лицу беззаботное выражение. Открыв дверь, весело поздоровалась:

– Привет! А я вещички собираю!

Однако Марат Алексеевич сразу заподозрил неладное. Окинув Тоню внимательным взглядом, передал ей пакеты из супермаркета, наполненные продуктами, и озабоченно спросил:

– Что произошло?

– А что? – деланно удивилась Тоня и тут же постаралась перевести разговор в другое русло: – Зачем вы столько еды накупили?.. Я же утром улетаю!

– Но поужинать и позавтракать тебе все же придется, – резонно заметил Марат Алексеевич, проходя вслед за Тоней в кухню.

Тоня понимала, что сейчас он устроит ей настоящий допрос, который закончится тем, что она выложит ему всю правду. Чтобы избежать этой неприятной процедуры, решила поторопить события и, не глядя на Марата Алексеевича, негромко призналась:

– Я не хочу уезжать из Москвы.

– Вот те раз! – искренне удивился тот. – Но ты же понимаешь, что…

– Я все понимаю, – перебила Тоня. – Мне нельзя здесь оставаться, потому что меня могут убить. Я сама умоляла вас помочь мне уехать, но сейчас все изменилось. Да, я уеду, но не сейчас… Мне нужно остаться в Москве еще на пару дней. Уладить кое-какие дела.

Марат Алексеевич помрачнел. Тяжело опустился на табуретку и уставился в окно невидящим взглядом.

– Опять Морозов? – сквозь зубы процедил он и, резко повернувшись к Тоне, продолжил: – По-моему, он этого не заслуживает.

– Это мое дело! Я хочу убедиться, что с ним все в порядке.

– С ним все в порядке…

– Откуда вы знаете? – быстро спросила Тоня.

Чуть помедлив, Марат Алексеевич ответил:

– Я приставил к нему своего человека. Морозов под наблюдением круглые сутки. В отличие от некоторых, он думает только о себе. Час назад взял билет до Новосибирска…

Тоня, которая как раз выкладывала продукты в холодильник, встрепенулась – наконец-то у нее появился реальный шанс поговорить с Олегом. Возможно, этот разговор принесет ей только боль и разочарование, но она не могла отказаться от такого подарка судьбы. Сдерживая волнение, спросила:

– Во сколько отправляется поезд?

– В два тридцать ночи. Шестой вагон.

– Спасибо… – Тоне вдруг захотелось сделать Марату Алексеевичу что-то приятное. Но что? И тут она вспомнила о его более чем странной просьбе – показать фотографию ее матери. Теперь эта фотография у нее была – в один из дней Тоня навестила свою квартиру и, несмотря на то что та была опечатана, взяла оттуда некоторые дорогие ей вещи. В том числе и альбом с фотографиями.

Не говоря ни слова, она выскочила из кухни и, отыскав в гостиной альбом, быстро вернулась назад. Марат Алексеевич не успел и глазом моргнуть, как Тоня протянула ему снимок матери. На нем Гале Панкратовой было всего восемнадцать. Слегка фривольный вид ей придавала столь модная в те годы прическа – шестимесячная завивка. Но большие голубые глаза были грустны и задумчивы.