Андрей Воронин - Между жизнью и смертью

Алина ушлет родителей из дома — в театр, к друзьям, в ресторан, неважно куда! — и они с Бандой останутся наконец одни. Она наденет новый длинный шелковый халат, чем-то напоминающий японское кимоно, и Банда нетерпеливо будет пытаться сорвать его, но там есть такие хитрые завязочки…

А потом они будут лежать, слушать музыку, пить шампанское, и он расскажет ей о каждой минуте, проведенной вдали от нее. И он поклянется, что больше никуда не уедет.

И он снова заговорит о свадьбе, и они кое-что обсудят, а на следующий день отправятся в загс, потом — покупать подвенечное платье ей и костюм ему, немножко поспорят, где и как праздновать бракосочетание, и, уступая друг другу, снимут где-нибудь банкетный зал.

И он останется с ней навсегда. Всегда будет принадлежать только ей. А она — ему. И только ему.

Навсегда!

А потом наступало утро, звонил будильник, Алина открывала глаза, и начинался новый серый день.

Без Банды.

Она шла в библиотеку, в университет, снова в библиотеку, работала дома и — ждала, ждала, ждала!

А праздник все откладывался…

Бобровский осторожно, едва дыша от напряжения, приставил к видеокамере какую-то маленькую штучку и спрыгнул со спины Банды на землю.

— Что это такое? — шепотом спросил Банда, кивком указав на приспособление, — Такая штучка, благодаря которой изображение на мониторе у охранника надолго «застынет». Ты пройдешь у него под носом, а он даже не заметит.

— Класс, конечно! А что же мы будем делать с этой системой? — и Банда показал на коробочку-приемник инфракрасного луча.

— Я ее просчитал — нам здорово повезло. Эта система — довольно примитивная. Сейчас уже есть такие штучки, которые благодаря специальной оптике «растягивают» луч до потрясающих размеров и могут контролировать объемы до двадцати метров длиной и шириной и до четырех метров высотой. Представляешь?

— Ого!

— А эта, — Бобровский пренебрежительно махнул рукой, — туфта сплошная. Сейчас мы ее обманем.

Он достал из сумки аппарат со стеклянным окошком, на передней панели которого было множество кнопок и регуляторов и даже какая-то шкала с тремя стрелочками. Потом оттуда же извлек похожую штуковину, но с двумя резиновыми присосками-датчиками на проводах. Теперь Банда понимал, почему так кряхтел Бобровский, когда тащил через лес от машины к забору свою огромную сумку.

Он присоединил присоски к приемнику охранной системы, и стрелки на приборе ожили и зафиксировались на каких-то непонятных Банде цифрах.

— Смотри на стрелочки — важно, чтобы они не дернулись. Понял? А я сейчас…

Он схватил аппарат без присосок и тихо исчез в темноте, направившись к датчику, который транслировал на приемник инфракрасный направленный луч.

Через минуту-другую он появился, с помощью специального крепления осторожно передвигая по верхнему краю стены свой аппарат. Он приставил его почти вплотную к приемнику и облегченно вытер пот со лба тыльной стороной ладони.

— Ну как?

— Что?

— Стрелочки шевелились?

— Нет.

— Значит, путь свободен.

— Как это? — Банда недоверчиво покосился на напарника. — Что ты сделал?

— Эта штука, — кивнул Бобровский на аппарат, лежавший на стене, — генерирует луч точно такой же модульной частоты, как и в системе. Приемник не разбирает, какова природа передаваемого на него инфракрасного луча. Ему важны лишь его характеристики и его непрерывность. Я подменил один лучик другим — вот и все.

— Здорово, ничего не скажешь! — не сдержал восхищения Банда, с уважением глядя на Бобровского. — Ну, голова у тебя — что надо.

— Этому меня и учили, — поскромничал Сергей, улыбаясь. — Ты абсолютно уверен, что стрелки не сдвинулись?

— Конечно. Я смотрел очень внимательно.

— Тогда порядок. Значит, вот на этом участке стены, — он показал рукой, — путь открыт. Твоего проникновения не заметит никто, как бы ни старался.

— Ну, с Богом!

Банда встал, еще раз проверил крепление глушителя на автомате, ножа на бедре, поправил пистолет за поясом, натянул черную шлем-маску и осторожно снял автомат с предохранителя.

— Ну, Сергей, я пошел!

— Давай, — Бобровский протянул ему руку, — ни пуха, ни пера!

— К черту! — отмахнулся Банда и, вскочив на подставленное другом плечо, легко перемахнул через ограду…

— Во сколько они начинают? — Мазурин с нетерпением и тревогой ежеминутно поглядывал на электронные часы, стоявшие у него на столе.

— В час по местному времени.

— У нас с Прагой сколько часов разницы?

— Два часа.

— Значит, в три? Через полчаса?

— Так точно, Виталий Викторович.

— А ты уверен, что они доложат тотчас после завершения операции?

— Конечно. Бобровский обязан доложить, в этом сомнений быть не может.

— Ну-ну…

В эту ночь они не собирались идти домой.

Часов в десять вечера, когда все текущие дела были наконец завершены, полковник Котляров направился в кабинет Мазурина, предварительно позвонив жене и предупредив, что ночевать сегодня не придет.

Они с Мазуриным даже не сговаривались. Просто слишком многое зависело от успеха Банды и Бобровского. И оба предпочли ждать вестей на рабочем месте, чтобы в случае чего принять необходимые меры.

Сердце Степана Петровича екнуло, как только Бобровский доложил о том, что акция подготовлена и начнется сегодня в час ночи. Он сразу понял, что дом и сон на сегодня отменяются, и к генералу Мазурину зашел от того, что просто не мог находиться один — так тревожно было ожидание, при этом Котляров знал, что генерал всегда засиживался в управлении допоздна.

И вот теперь они сидели, досматривали последние телепередачи и ждали. С нетерпением ждали звонка из Праги, от которого зависело все.

Самое худшее, что Мазурин успел раззвонить об успехах «наверх», и теперь каждый день его терроризировали «оттуда», требуя конкретных результатов.

— Слышь, Степан Петрович…

— Ой, Виталий Викторович, можно и просто Степан.

— Ну, как хочешь… Короче, Степан, я предлагаю по пятьдесят граммов.

— Честно говоря…

— Не сидеть же нам, как двум сычам, ожидая этого проклятого звонка.

— …у меня ничего нет.

— Зато у меня есть! — с этими словами Мазурин подошел к шкафу и открыл ту дверцу, за которой, как было известно всему управлению, прятались мини-бар и холодильник. Распахнув и то и другое, он продемонстрировал содержимое Котлярову:

— Ну, что выбираешь?

— Сейчас посмотрим.

Да, выбор у Мазурина сегодня был отменный! И казавшиеся запотевшими от холода в своих матовых бутылках три вида водки «Абсолют», и бутылка экспортной «Столичной», и армянские коньяки двух сортов, и полдюжины бутылок с вермутом, винами, шампанским… Котляров в задумчивости оглядел коллекцию и решительно взял с полки бутылку: