Ивакин Геннадьевич - Десантура

Вещмешок упал на грязный снег...

-Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант, - похлопал Олешкоа по плечу сержант Заборских.

Тот оглянулся:

-Отстань, сержант! Не видишь? Мы женимся!

-Вижу... - хмыкнул Заборских. - У нас вам подарок есть. Пойдемте, а?

Подарком оказалась землянка.

Самая настоящая.

Пока лейтенант с Таней ходили к комбригу бойцы, оказывается, вырыли на крохотном пригорочке узкую яму. На самое дно - глинистое и мокрое - набросали полушубков, собранных с убитых в последнем бою. Завалили их сосновым, духовитым лапником. Он мягче елового и не такой колючий. Сверху жердями устроили тонкий настил. Укрыли его длиннополыми немецкими шинелями. Соблюли маскировку - забросав их прошлогодней мокрой листвой. Правда, лаз получился узкий. По одному только пробраться можно.

-Извините, товарищ лейтенант, но самое высокое место тут, чтоб не мокро было ночевать, - как обычно хмуро, без тени улыбки сказал сержант.

Таня почему-то резко отвернулась...

Лейтенант закусил губу. Потом, чуть поколебавшись, протянул вещмешок сержанту:

-Раздели фляжку по взводу. Хлеб и тушенку в госпиталь передай.

Сержант удивленно посмотрел на лейтенанта:

-Откуда?

-Оттуда! - сглотнул слюну лейтенант.

-Дурак ты, лейтенант! - Заборских резко развернулся и почавкал по апрельской жиже к взводу.

Кузнечик так и остался стоять с вытянутой рукой.

Он попытался что-то сказать, но не успел. Таня обняла его сзади:

-Вот и наш первый дом, да?

-Что?

-Хорошие у тебя ребята... Пойдем домой! Не послезавтра, сейчас. Пойдем?

Леша повернулся к ней. Прижался, уткнувшись в теплые, пахнущие молоком и хлебом волосы...

-Пойдем, хорошая моя!

И засмеялся:

-Три дня увольнительных положено! Свадьба же!

Она улыбнулась, вязла его за руку и молча повела в земляночку. Первой забралась она, скрываясь от любопытных, завидующих по-доброму, и - почему-то - грустных солдатских взглядов.

Олешко все же заметил, что взвод его, давно уже ставший по численности отделением, скрылся за деревьями. И, просунув в лаз мешок с продуктами, полез внутрь.

Укрылись они его полушубком. На ноги бросили ее шинельку. Простынью стал чей-то изорванный маскхалат.

А демянские леса укутывала черным снегом ночь. И где-то ангелы взлетали на боевое задание...

-А я помню тебя... - шепнула она ему, когда они перестав ворочаться, улеглись лицами друг к другу. - Увидела и сразу-сразу влюбилась.

-Прямо так и сразу? - беззвучно засмеялся лейтенант Олешко.

-Прямо так и сразу. И бесповоротно. И навсегда, - она осторожно коснулась мягкими губами его колючего подбородка. - Колючий мой... Как хорошо, что ты колючий!

-Почему?! - удивился он, слегка отпрянув от ее лица.

-Не знаю... Нравится твоя щетина...

-Глупышка моя...

-Ага! Твоя! Поцелуй меня! Крепко-прекрепко! - она закрыла глаза и подставила ему губы.

Осторожно, словно касаясь хрустальной драгоценности, Кузнечик прижался к ней.

-Крепче! - выдохнула Таня.

Вместо ответа он расстегнул дрожащей рукой верхний крючок гимнастерки.

Толком они не умели целоваться. Первый поцелуй он как первый выстрел. Всегда в молоко... Они вообще ничего не умели. Но любовь и война - быстрые учителя.

Руки их, словно ласточки, порхали друг по другу. Словно торопились натрогаться друг друга.

-Муж мой...

-Жена моя...

Она перебирала его волосы, он целовал ее кожу.

Звякнули пряжками ремни...

А потом они перестали говорить. Им было некогда. Они любили. Над лесом, в темной воде облаков пролетали, вместо бомбардировщиков, тихие ангелы... Никто их не видел, никто. Небо высоко, до него рукой не достать и глазом не увидеть. И утро еще далеко.

-Поешь, мой хороший... - сказала она потом.

Он улыбнулся. Неловко приподнялся. Отломил от буханки кусок и молча протянул ей. Она откусила крохотный кусочек и на открытой ладони поднесла к его лицу.

Аккуратно, слизывая каждую крошку, он больше целовал ее ладонь, чем ел. Отталкивал только для того, чтобы она тоже поела. И не было в этом мире вкуснее этого промерзлого, старого куска хлеба.

-Хочешь еще? - потянулся он за буханкой.

-Хочу. Не хлеба...

Он остановился в недоумении, вытащил из вещмешка тушенку и фляжку с водкой.

Таня засмеялась, как смеются счастливые женщины над смешными своими мужчинами. И потянула Митьку к себе. И вскрикнула неожиданно:

-Ой!

-Что? - испугался Кузнечик, и, резко разогнувшись, ударился головой о низкий потолок.

-Меня кто-то за волосы держит... - испуганно сказала она.

-Тише, тише, сейчас... - он нащупал в темноте ее косу. Провел рукой по ней.

Оказалось, коса просто примерзла к холодной стенке земляночки. Морозы по ночам ударяли все еще не слабо, хотя радостные дни весны сорок второго уже сгоняли черный снег сорок первого.

А молодожены и не замечали этого. На то они и молодожены...

Он подышал на заледеневшие волосы Тани. Потом, непослушными, давно опухшими пальцами, осторожно дернул и освободил ее.

-Смешная ты моя...

Вместо ответа она ткнулась ему в грудь.

-Повернись-ка ко мне спинкой, - поцеловал он ее в макушку. Она кивнула молча.

-Чтобы волосы не примерзали к земле, да?

-Да, моя хорошая, да... Какая нежная кожа у тебя?

-Где?

-Везде... Утро еще далеко...

А где-то вставало солнце. Небо серело, низкие облака обнимали друг друга, живая тишина плыла над лесом. Ангелы пошли на посадку.

-Товарищ лейтенант! Подъем! Извините, но приказ! - кто-то дергал лейтенанта Олешко за ногу...

- Невероятно! То, что вы рассказываете - просто невероятно, господин Тарасов. Женщина и война - это нонсенс! Тем более, что женщина в подразделении - это всегда путь к моральному разложению!

- Это вы про ваши солдатские публичные дома? - ухмыльнулся Тарасов.

- Нет, - отрезал фон Вальдерзее. - Публичные дома - это необходимость. Солдат должен расслабляться. Иначе он превращается в зверя.

- Что, и тут, в котле, у вас есть проститутки? - удивился подполковник.

- Увы, нет возможности их содержать. И поэтому некоторые солдаты и даже офицеры вынуждены вступать в связи с русскими женщинами. Впрочем, мы на это смотрим без особого осуждения. В конце концов, победители имеют право внести свежую кровь в побежденный народ.

- Вы еще не победители, - ответил Тарасов.

- Это дело времени, - отмахнулся фон Вальдерзее.

- Знаете, герр обер-лейтенант, мы прекрасно знаем, что некоторые женщины вступают в связи с вашими солдатами и офицерами. Более того, мы даже сталкивались с такими женщинами.

- Где?

- В том самом Опуево.

Обер-лейтенант вдруг заколебался. Он пытался соблюсти грань между разговором по душам и допросом. С одной стороны, чем ближе контакт с допрашиваемым, тем больше он расскажет. С другой стороны, Тарасов - как это говорят русские, тертый калач? - прекрасно знает все уловки и хитрые ходы. Сидит и улыбается. И сравнивает со следователями НКВД.