Валерий Горшков - Принц воров

– Клянусь, Святой, клянусь, – сухо пробормотал Червонец.

Корсак покосился на Крюка, и по спине его пробежал холодок. Вот почему завещание оглашалось в присутствии этого бандита! Слава понял, что Крюк единственный из всех, кому доверяет хозяин. Он – свидетель! Для сообщения о схроне достаточно было одного Червонца, имей Святой в него веру! Но старый вор специально оставил в комнате Крюка, чтобы Червонец дал слово перед постелью умирающего хозяина в присутствии третьего.

И картина происходящего стала проявляться для Славы во всем своем мраке.

Если бы на квартиру за ним и Светой с ребенком поехал Червонец, то история закончилась бы смертью его семьи. Бандит вернулся бы к одру Святого и сообщил, что НКВД всех перестрелял. Корсак-де оказал сопротивление, и он, Червонец, опоздал. Все, что он смог сделать, – это завалить двоих-троих «красноперых». Святой уже на ладан дышит, до разборок ли ему! До установления ли истины!

Но Святой послал Крюка, и тот выполнил задание с присущей ему преданностью хозяину. Вот, значит, каковы нюансы этой бандитской философии…

Наклонившись, Червонец приблизил ухо к серым губам Святого. Выслушав что-то, он продолжал стоять в согбенной позе даже тогда, когда старый вор обессиленно откинулся на подушку.

– Святой? – с испугом заглядывая в лицо хозяина, забеспокоился преемник.

– Думал – сдох?.. Черта с два!.. – процедил с закрытыми глазами умирающий, но продолжающий изо всех сил цепляться за жизнь старый бандит. – Подойди, сынок…

На глазах ничего не понимающего Червонца Слава приблизился к постели и, вдыхая смрадный запах крови, пота и дыхания, пахнущего смертью, приложил ухо к холодным губам отца.

– Пан Стефановский…

Это были последние слова Святого.

Тело его вытянулось, рот приоткрылся, в глазах застыл смертный холод. И в мгновение ока он превратился в древнего старика – проявилась доселе незаметная седая щетина, глаза запали, черты лица заострились… Так умирают все без исключения – святые и грешные…

– Что он тебе сказал?! – подойдя к Корсаку, Червонец уперся в него взглядом.

И, глядя в его требовательные глаза, Слава спокойно, словно смахивал с оконного стекла убитую муху, сообщил:

– Полагаю, он назвал мне имя человека, в склепе которого помимо его праха находится гарантия счастливого будущего полсотни ублюдков. А тебе, думаю, посчастливилось выслушать название деревни. – Подойдя к телу, Корсак положил руку на лоб отца и закрыл ему глаза. – Мой папа – опытный человек. Он не доверяет не только будущему преемнику, но и собственному сыну. Он не доверяет даже человеку, оставленному здесь как свидетель. Он никому не доверяет. Даже табличкам «Мины», расставленным по всему периметру блокадного Ленинграда.

– Ты скажешь мне имя? – жестко спросил Червонец.

– Только после того, как я получу на руки польские паспорта и отправлю семью за границу. То есть после того, как ты исполнишь клятву, данную умирающему. Я прав, Крюк?

– Сейчас – да. Но вот Крол…

– А я уверен, что он сейчас рассказывает моему папе, как ты безграмотно произвел расстановку сил у моей квартиры. Так что будем делать… братва?

Червонец находился в замешательстве. Если он и испытывал когда-либо равновеликое нынешнему унижение, то наверняка в тот момент у него были тому объяснения. Сейчас объяснений он не находил.

– Нужно ехать в… ту деревню.

– Ты плохой человек, Червонец, – холодно сказал Слава. – Ты – дерьмо собачье. Потому что ответ должен был быть такой: «Сейчас мы едем хоронить папу, но прежде вызовем священника для отпевания».

– Не испытывай моего терпения, – тихо пробормотал Червонец. – Папу мы, конечно, похороним, но следи за своим языком, легавый…

– Священника придется поискать, – не обращая внимания на бандита, задумчиво вздохнул Корсак. – Потому как… – подняв с впалой груди крест, он посмотрел на него и заправил под отворот рубашки мертвеца, – потому как папа мой не православный христианин, а католик. Ты найдешь пастора, Червонец.

Отдавать распоряжения отправился Крюк, и Слава, воспользовавшись тем, что в комнате остались лишь главные преемники наследства Святого, заговорил, не рискуя быть непонятым:

– Конечно, ты не выпустишь меня отсюда, пока не будет найдет клад Святого. Я же тебя уверяю, что не назову могилы, где он находится, пока моя семья не покинет пределы СССР. В том, что кладбище огромное и на его территории находятся сотни, если не тысячи склепов, сомневаться не приходится. Папа был не самым лучшим человеком Ленинграда, но и не самым глупым. Погост – не поле. Там невозможно копать землю, не вызывая к себе повышенного внимания. Ай да папа! Ай да молодец! Тебе – деревню, мне – могилу. И никуда нам с тобой теперь друг без друга не пойти. Разница лишь в том, что мне наплевать на деньги, меня интересует моя семья. Тебе, мерзавец, насрать на меня и мою семью, поскольку тебе нужны только деньги. В этой связи я хочу задать тебе один-единственный вопрос: что будем делать, товарищ Червонец?

Ответ на этот вопрос бандит, по-видимому, уже знал.

– Я сделаю для тебя и твоей семьи польские документы. Хочешь к ляхам, тем более что этого хотел папа, – бог с тобой. Я отправлю твою семью в Польшу. Но где гарантии того, что ты, убедившись в безопасности своих близких, не захочешь совершить подвиг и получить вторую Звезду Героя? Корнеев, или кто ты там, у меня есть гарантии? Баба твоя и сын будут за кордоном, а я останусь без лаве Святого, да еще и под колпаком НКВД. Бесшабашность Святого понять можно – он твой отец, и чекистов в этот дом ты не привел бы все равно. Но я-то не твой отец. И не брат. И не кум. Но тут темно даже и без колпака. А вдруг ты решишь не называть мне фамилию покойника, даже под пытками? – подумав, Червонец тряхнул головой. – Даже если оставить сомнения в том, что назовешь – не у таких язык развязывали… Но вдруг случится чудо – возьмешь да не назовешь! Тогда что?

– Послушай, тогда есть один выход, – Корсак улыбнулся. – Веди меня во двор и стреляй, потому что при таком раскладе я тебе однозначно ничего не скажу. Моя семья гибнет, я гибну, а ты остаешься под прицелом легавых без денег Святого. Красота. Шоколадный вариант. Кажется, мой папа ошибся с преемником. Ты идиот, которому не стоило доверять название не только деревни, но и области.

– А может, мне тебя, в натуре, кончить? – рука Червонца юркнула за пояс брюк, взгляд его сузился.

И в тот момент, когда этот фарс должен был чем-то закончиться, дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вбежал Крюк.

– Червонец, беда!.. Легавые дом обложили!..

– Что?! – Бандит, оставшийся за главного в этом растревоженном улье, машинально бросил взгляд в сторону Корсака. Сообразив, что тот-то здесь точно ни при чем, схватил Славу за руку и поволок к двери. – Людей в окна!