Сергей Донской - Жадный, плохой, злой

– Не дай бог тебе узнать, какими руками делаются все важные дела в этом мире, – отчетливо произнес Дубов. Его глаза внезапно сделались мертвыми и неподвижными. – Не дай бог узнать это ни тебе, ни твоей жене… ни твоей восьмилетней девочке.

Последние слова Дубов произнес по слогам и с угрозой. Я внимательно смотрел на свои пальцы, не позволяя им сжаться в кулаки. И мне казалось, что в комнате работает не кондиционер, а невидимый нагнетатель минусовой температуры, так сильно сковало меня изнутри холодом. Если я ничего не произнес в эти секунды, то лишь потому, что мои губы точно примерзли друг к другу.

Наше затянувшееся молчание нарушил бодрый телефонный звонок. Требовал к себе внимания обычный серенький настольный аппарат, но Дубов не сразу решился снять трубку. Я подумал, что после утреннего покушения он всегда будет вздрагивать и напрягаться, прежде чем ответить на звонок. Простое и привычное действие превратилось для него в серьезнейшее испытание нервов. Ему еще повезло, что неизвестные не заминировали унитаз.

– Слушаю. – Он взял трубку двумя пальцами и держал ее на некотором расстоянии от уха, словно это могло спасти его в случае взрыва.

Отдаленный голос говорившего звучал для меня, как шорох лапок жука, ворочающегося в спичечном коробке. Но тут Дубов, бросив на меня торжествующий взгляд, переключил аппарат на громкую связь и показал жестом: слушай, писатель, слушай внимательно и запоминай, чтобы не пропустить столь важное событие в жизни великого человека.

– Вы сказали, глава президентской Администрации примет меня в следующий понедельник в десять часов утра. Я правильно вас понял? – уточнил Дубов специально для того, чтобы я как следует оценил всю значительность момента.

– У вас плохо со… связью? – удивились на другом конце провода. Судя по интонации, говоривший вначале собирался высказать неудовольствие по поводу слуха собеседника, но в последний момент избрал более тактичную формулировку.

– Связь нормальная, – заверил Дубов, хотя на его физиономии проступило обидчивое выражение. Развалившись в кресле, он смотрел на громкоговорящий телефон с таким видом, словно именно аппарат подпортил ему настроение.

– Тогда продолжаю, – пророкотал голос невидимки. – Вход в Кремль и выход из него вам определен через Троицкие ворота и Кутафью башню…

– Пешком? – растерялся Дубов. – Почему я не могу въехать через Боровицкие ворота, как раньше?

– Вы бы еще пропуска на эскорт заказали, – насмешливо отозвался голос в динамике. – Времена теперь другие, Владимир Феликсович. Проезд через Боровицкие ворота, а тем более через Спасскую башню разрешен только членам правительства и руководящему составу Администрации. Не стоит комплексовать по этому поводу, Владимир Феликсович. Сейчас почти всех так принимают.

Дубову не понравилось место, отведенное ему среди «почти всех».

– Там даже машину негде поставить, – продолжал привередничать он.

– Поблизости есть отличная автостоянка. Между Манежем и кассами Большого театра, знаете? Обычно все оставляют машины там.

– Издевательство какое-то! Только по автостоянкам я еще не шлялся…

– Один ваш звонок, и водитель подберет вас у торца Манежа. Туда две минуты ходьбы. Впрочем, – голос приобрел металлический тембр, – если вас это не устраивает, встречу можно отменить. Хочу только напомнить, Владимир Феликсович, что вы сами добивались ее и целый месяц осаждали меня своими…

– Ладно, ладно! – закричал спохватившийся Дубов, поспешно переключая разговор на подхваченную трубку. – Ничего отменять не надо. Записывайте меня на понедельник. Я буду.

Обменявшись с высокопоставленным невидимкой еще несколькими незначительными репликами, он закончил разговор и посмотрел на меня изучающим взглядом. Ему явно не нравилось, что я стал свидетелем того, как кремлевский чиновник ставил его на место.

Напрасно Дубов так настойчиво на меня пялился. По моему каменному лицу ему не удалось прочитать ровным счетом ничего, да и заговорить со мной ему пришлось первым:

– Слыхал? – Он указал подбородком на умолкший телефон.

– Вас в Кремль приглашают? – подыграл я. – Завидую. Вы полной жизнью живете. Точь-в-точь как у Высоцкого получается: «Или пляжи, вернисажи, или даже – экипажи, скачки, рауты, вояжи…»

– Какие еще скачки? – насупился Дубов. – Какие вояжи, к чертям собачьим? Речь идет о государственных делах!

Сказал бы еще: о делах государственных. Всего лишь маленькая перестановка слов, а как торжественно зазвучала бы фраза! Хоть сейчас вставляй в сценарий киноэпопеи под названием «Дубов в начале славных дел».

– Чему ты все время ухмыляешься? – подозрительно осведомился он. – Что это за бесконечные улыбочки такие?

– Представил себе, как забегают в Кремле, как засуетятся, когда наша книга выйдет, – беззастенчиво соврал я. – Думаю, у вас есть что порассказать о кремлевских нравах?

– А ты как думал?! Уж я разворошу это змеиное гнездо! – оживился Дубов.

Единственной привлекательной чертой в нем была детская непосредственность, сохранившаяся до солидных лет. Его настроение менялось быстрее, чем выражение лица карапуза, впервые очутившегося в цирке. Только что Дубова всего корежило от неудовольствия, а в следующую секунду он уже сиял в предвкушении дня, когда его фамилия вновь прогремит на всю страну. Что за неуемная жажда славы? Человеку до смерти всего ничего осталось, а он все суетится, пыжится, чванится…

– Пора браться за дело, – сказал он. – Встань и открой стенной сейф… Вон там, видишь?

В том взвинченном состоянии, в которое пришел Дубов после звонка из Москвы, хорошо бы ему самому прошвырнуться по кабинету, но он не мог отказать себе в удовольствии повелевать, направлять и руководить.

– Я не взломщик, – предупредил я, подходя к сейфу.

– Тебе достаточно только повернуть ручку, – успокоил меня Дубов, – он и откроется.

Каждый, кто слышал в детстве поучительную сказку про Красную Шапочку, насторожился бы при этих словах. «Дерни, деточка, за веревочку, дверца и откроется… Бабушка, а почему у тебя такие большие зубы?»

Отлично сознавая, насколько опасно соприкасаться с грязными тайнами, которые ожидали меня в сейфе, я не мог не ощутить болезненного любопытства, сгубившего немалую часть человечества со времен Адама и Евы. Каждому интересно знать, что находится за завесой тайны. Каждый стремится сунуть туда свой длинный нос и, рассчитывая найти свой заветный золотой ключик, забывает об элементарном чувстве самосохранения.

Впрочем, моему безрассудству имелось оправдание. Пока что Дубов держал меня в подвешенном состоянии, как какую-нибудь распроклятую марионетку. Он манипулировал мною с помощью той самой прочной и толстой лески, петлю из которой я снял с шеи дочурки немногим более суток назад.