Валерий Рощин - Ветеран особого подразделения

Сапа ворочался рядом.

Майор вздохнул, представив его состояние…

О чем он сейчас думал? О тех девяти месяцах, что оставались до выхода на свободу и о внезапном свидании с армейским товарищем, разом перечеркнувшем все благие надежды? Или о том, как глупо попался, не успев и часа побыть на воле? Или же о странном появлении ментов, так расчетливо и оперативно сработавших на трассе?..

Да, последняя странность нимало изумляла и Аркадия. Во-первых, слишком быстро хватился беглеца контролер. Во-вторых, с трудом верилось, что, узнав о побеге, начальство колонии столь же стремительно организовало погоню и выставило перехваты даже на проселочных дорогах. Откуда взялась такая прозорливость? Отчего извечно неповоротливые чиновники вдруг проявили немыслимую расторопность? Откуда, наконец, столько отмобилизованных сотрудников и транспортных средств?..

Вопросов было много, ответов — ни одного.

Они не имели понятия, куда приехал грузовик.

В последний раз качнувшись на кочке он остановился, снаружи звякнул замок; яркое летнее солнце, ворвавшись внутрь «будки», ударило в глаза. Но не надолго — бугаи заставили мужчин спрыгнуть вниз и, пригнув обоим головы, повели под руки по обширному замусоренному двору. Боковым зрением Серебров заметил серые бетонные корпуса, похожие на заводские; рельсы, шпалы, остовы полуразрушенных механизмов, бурыми пятнами разбавлявшими пыльную зелень бурьяна…

С тягучим скрипом открылась металлическая створка ворот. Толчок в спину; цементный пол огромного цеха; настораживающая тишина…

Десяток ступеней вверх по куцым ступеням лестницы; двадцать шагов по узкому внутреннему балкончику и поворот в длинный коридор. Слева и справа бесконечные двери.

То ли бывшие мастерские, то ли заводоуправление…

— Лицом к стене! — раздается команда в конце коридора. И Супрун беззвучно вздыхает, узнавая жаргон сотрудников охраны следственного изолятора.

Аркадий послушно поворачивается и пока один из провожатых ворочает ключом в замке, изучает пятна облупившейся масляной краски, сквозь которые проглядывает штукатурка, а местами и кирпичная кладка.

— Пошел! — снова толкают в спину.

Приходиться подчиняться. Один коридор сменяется другим — темным и с сильным запахом застарелой плесени. Сбоку и сзади вспыхивают лампы фонарей…

«А вот это уже интересно!» — недоумевает майор, когда приятеля закрывают в одной темной келье, а его ведут дальше и водворяют в другую.

Слабый свет пробивается в щель между дверью и косяком. Он осторожно исследует помещение: четыре шага в ширину и шесть в длину; глухие бетонные стены; на полу мусор.

Противный кисловатый запах и жуткое безмолвие…

Ровно сутки два бывших спецназовца просидели взаперти в разных клетушках мало похожих на камеры. Просидели в темноте, без воды и кормежки, и к тому же с наручниками на запястьях.

На следующий день в келью вошли молчаливые крепкие ребята и минут десять обрабатывали Сереброва, со знанием дела нанося болезненные удары по суставам и внутренним органам. Стиснув зубы, он старался терпеть, лишь изредка выдавливая стоны. Похожие звуки доносились и из коридора — оттуда, где пребывал Илья.

Часом позже в келье вспыхнула лампочка, дверь отварилась снова — теперь истязатели пришли в компании седовласого мужика в темном штатском костюмчике. Тот задал несколько вопросов касающихся знакомства Аркадия с сотрудниками ФСБ; вопросы недвусмысленно намекали на Баркова и на запланированную им операцию. Майор прикинулся наивным дурачком и не выдал нового приятеля.

Седой мужик криво усмехнулся, кивнул подчиненным, и те опять принялись дубасить пленника…

Он решительно ничего не понимал.

Нет, разумеется, иллюзий о правах человека в нашей многострадальной стране не было и в помине. После откровенной диктатуры демократию за пяток лет не построишь — все эти фишки свободного общества должны впитываться с молоком матерей не одно поколение.

Не понимал Серебров другого…

По прошествии многих часов он догадывался: в облаве на дороге принимали участие спецслужбы. Именно они в трех УАЗах выскочили на перехват и протаранили «шестерку». Они же отшили подъехавших на иномарках ментов и, запихав беглецов в «будку», повезли в заброшенную промзону. Но откуда столь внезапно появились фээсбэшники?!

Вывод напрашивался один: они не первый день сидели у него на хвосте, а взять решили после побега Супруна.

Вторая и не менее важная проблема вырисовывалась после допроса: согласившись работать на Баркова, Аркадий, вероятно, попал в эпицентр противоборства двух служб одной «конторы». Короче говоря, оказался между молотом и наковальней. И выхода из этого дурацкого положения не видел, потому как не знал тонкостей и особенностей работы службы безопасности.

И, наконец, третья загадка: почему их привезли и держат в этой заброшенной промзоне? Почему допросы происходят здесь, а не в следственном изоляторе или не в Управлении ФСБ Краснодарского края? Уж не потому ли, что приговор им заранее вынесен, и остаться в живых не светит?..

Лежа на холодном цементном полу и ощупывая ноющие суставы, он сожалел о том, что Станислав не предупредил о подобных ситуациях; не научил как себя вести; не подсказал: что можно говорить, а чего нельзя. Жаль было и Супруна — вынудил друга совершить побег; втянул в авантюру, выхода из которой не видно. Через девять месяцев Илья вышел бы на свободу, вернулся бы к семье и зажил привычной жизнью… Отныне же впереди маячили весьма туманные перспективы: в лучшем случае засадят обоих за решетку. В худшем…

А вот о худшем думать совсем не хотелось.

Из карманов при обыске вытащили все, кроме таблеток — небольшая упаковка нитроглицерина осталась в заднем кармане брюк. Иногда после побоев сердце прихватывало; дрожащими пальцами он выковыривал крохотную таблетку и закидывал ее в рот. Отпускало, но спасительного снадобья оставалось не много.

Спать не давали — плечистые ребята появлялись в келье каждый час. После десятиминутной обработки поили из фляжки водой и молча удалялись, оставив включенным свет.

Так продолжалось несколько суток. Впрочем, счет времени бывший спецназовец скоро потерял — все вещи, включая наручные часы, у него забрали.

Седовласый мужик тоже являлся как по расписанию и задавал одни и те же вопросы. Хотя, некое разнообразие в монологи все же привносил: пару раз, останавливаясь в дверях, говорил:

— Запомни: будешь упрямиться — исчезнешь без следа. Закопают в подвале этого цеха, и никто никогда о твоей смерти не узнает.

Майор вытер рукавом ветровки кровь, стекающую из разбитого носа; сел, прислонился плечом к стене… Из-за двери доносились уже не сдавленные стоны, а крики Ильи.