Александр Лукин - Сотрудник ЧК

Теперь Алексей понял, откуда бралось упорство у ее бывшего поклонника, когда он отказывался говорить о ней.

Федосова была красива. Более того: очень красива. Лицо у нее было смуглое, чуть удлиненное, очерченное тонко и нежно, а глаза синие, с влажным блеском в темных зрачках; ресницы, взлетая, касались длинных и словно надломленных посередине бровей. Волосы расчесаны на прямой пробор и заплетены в тугую косу, переброшенную через плечо на грудь, и только у висков оставлены пушистые каштановые завитки.

На нее, как на чудо, не мигая, уставился молоденький белобрысый красноармеец. Он, видно, только что привез и сдал почту, а теперь что-то без нужды уминал в глубоком холщовом мешке и смотрел на девушку заворожено, с изумлением, которого и не пытался скрыть.

Были здесь еще двое: чубатый конник, нахальный и веселый, в казачьем чекмене и серых штатских штанах, к которым были пришиты алые шелковые ленты вместо лампасов, и его приятель, тоже кавалерист, огромный голенастый парень, туповатый и самодовольный, с красным бантом на портупее. Их кони стояли на улице у крыльца.

Чубатый похлопывал плетью по ножнам уланского палаша и что-то негромко говорил, наклоняясь к стойке: любезничал. Федосова слушала его снисходительно, с терпеливой скукой.

– Как мы есть разведчики, – говорил чубатый, – то, конечно, глаз у нас наметанный. Едем мы мимо на боевых конях, а я в окошко глянул и говорю напарнику: «Афоня, говорю, – это его такое имя – Афанасий, – сигай наземь, дело будет, поверь моему боевому опыту». Сказал я так, Афоня?

– Точно! – Афоня громогласно хохотнул и поправил бант на портупее.

– И еще говорю: кажись, боевой товарищ, наступает полное сопряжение судьбы для красной разведки и…

Он оборвал на полуслове и оглянулся, недовольный, что ему помешали.

Алексей шагнул к стойке и сказал первое, что пришло в голову:

– У вас не найдется листка бумаги, письмецо написать?

– Ах, вам листка бумаги! – вместо Федосовой отозвался чубатый и многозначительно подмигнул приятелю.

Нагловатые глазки его ощупывали Алексея. Он явно заподозрил, что этого высокого подтянутого парня привела сюда совсем не нужда в бумаге, а те же причины, что и его самого.

– Промежду прочим, тут не магазин, бумагой не торгуют. Ошиблись адресатом! – он шутовски выпятил челюсть.

Афоня радостно заржал и снова поправил свой шикарный бант.

– А тебе что? – Алексей, прищурясь, взглянул на него. – Больше других требуется?

– Не, я так, промежду прочим.

– Ах, «промежду прочим»! Ну и держи язык за зубами, не суй, куда не надо!

– Ого-го! – протянул конник, не ожидавший, по-видимому, такого решительного отпора. – Ты, гляжу, смелый!

– А кого бояться, тебя что ли?

– Может, и меня. Неровен час, мозоль отдавлю.

– Оступишься.

– Не оступлюсь! – Чубатый начинал злиться. – Не таких давили!

Привалясь спиной к стойке, он задрал на нее локти, загораживая окошко.

Стычка с ним на глазах у Федосовой была совсем некстати, но отступать было поздно. Девушка смотрела на них насмешливо и выжидательно.

– Ну-ка, пусти!

– А шо будет? – вкрадчиво спросил чубатый.

– Там увидишь.

– А может, мне смотреть неохота? Может, мне желательно, чтобы ты прыснул отседова и дверцу подпер, бо задувает?

– Еще раз говорю: посторонись!

– А то?

– А то пообдеру с порток ленты и девкам отдам в косы заплетать…

Чубатый побагровел.

– Чего-о? – он спустил локти со стойки и зашевелил пальцами на черенке нагайки.

Слева на Алексея горой надвинулся Афоня. Положение становилось угрожающим.

– Перестаньте, пожалуйста! – За стойкой поднялась Федосова. – Если вам надо, идите на улицу, здесь не место…

– Что привязались к человеку? – К Алексею подошел и стал рядом белобрысый красноармеец. – Какого рожна задираете? Пришел человек мирно, письмо написать…

– О, еще один! – удивленно проговорил чубатый. – А ты откуда взялся? Тебе кто межу перепахал?

– Ты, паря, не приставай, – сказал красноармеец. – Не то, смотри, худо выйдет!

– Ого-го!

– Будет тебе и «ого-го».

– Перестаньте же! Вот вам бумага! – Федосова через плечо кавалериста протянула Алексею белый листок бумаги. – Перестаньте…

Алексей взял бумагу и тронул красноармейца за рукав:

– Брось связываться, ну их!

– Идите, идите! – посоветовал чубатый. – А то повыдергаем ходилки, ползти придется! – Он повернулся к Федосовой: – Извиняемся за беспокойство. Неохота вашу самочувствию портить, а то бы мы ему язык-то поукоротили…

Он еще что-то такое говорил, желая покрепче задеть Алексея.

Афоня гудел ему в лад.

Но Алексей уже взял себя в руки, помалкивал.

– Ну, пока до свиданьица, – сказал наконец чубатый, – как-нибудь заедем еще.

– Заходите, заходите, – приветливо пригласила Федосова.

– Заедем! – пообещал чубатый. – Теперича нас не отвадишь. Разведчики – народ верный. Разрешите ручку пожать…

Они попрощались и пошли к выходу. Проходя мимо Алексея, Афоня задел стол, за которым сидел Алексей, а чубатый просипел себе под нос:

– Я тя що встречу, языкатого!

– Давай, давай, разведчик…

Когда за ними захлопнулась дверь, Федосова звонко засмеялась:

– Как вы его поддели лампасами! Убийственно!

Алексей усмехнулся и махнул рукой.

– Пустобрех! – оживленно заметил красноармеец. – Обозники они. Фронтовые ребята так не выламываются.

– Но вы все-таки поступили опрометчиво! – сказала Федосова. – Они могли с вами расправиться, чтобы проявить лихость.

– В такие минуты не думаешь, – возразил Алексей. – Не всегда, знаете, можно сдержаться.

Он наклонился над бумагой, успев заметить, как внимательно посмотрела на него Федосова.

В это время из-за открытой двери в глубине помещения кто-то позвал: «Дося!» Девушка собрала с конторки разложенные на ней письма и вышла, легко и часто постукивая каблучками. Белобрысый красноармеец посмотрел ей вслед и, обернув к Алексею восхищенное лицо, вытянул губы, как бы говоря: «Ух ты, мать честная?» Он еще повозился со своим мешком, попросил у Алексея табачку, закурил, потом долго читал плакаты на стене. Ему не хотелось уходить. Наконец, разочарованно вздохнув, сунул мешок под мышку и тоже ушел.

Алексей нашел на столе обгрызанную ручку, очистил перо от налипшей на него чернильной гущи и задумался. Кому писать? Силину? Может, Воронько? Нет, все не то. Девица работает на почте, вдруг письмо попадет ей в руки?

Он поскреб в волосах и сочинил следующее:

«Здравствуй, Сергей!

Пишу тебе в третий раз, а ответа все нет. Теперь я не в Херсоне, а в Алешках, Родных не нашел. Катя с мужем куда-то уехала. От отца нет вестей. В госпитале, где я лежал, со мною чуть не приключилась беда…»

Алексей описал «мясной бунт» и свое вымышленное участие в нем.