Евгений Сартинов - Убит по собственному желанию

Воля так же сильно сдала. В фигуре появилась грузность, под глазами появились мешки. Но она была еще очень красива, так что парочка проходивших к своему столу кавказцев, невольно загляделась на такую красивую женщину. Это заметил и Касатик.

— Чего надо, батоне?! — Обращение его по форме было уважительное, а вот по интонации более чем грубое. Но внушительная фигура Касатика, его руки, густо исколотые наколками, заставили "гостей города" ретироваться к своему столу.

— Смотрят тут, зверье, — скривился Касатик и снова разлил шампанское по бокалам. — До сих пор к этим носатым спокойно относиться не могу. Давай выпьем за то, чтобы следующего моего сына ты родила в своем домике на юге, где-нибудь в Сочи.

— Да. Хороший тост. Домик, в Сочи… Только знаешь. Ты ведь меня ни разу не забирал из роддома. Все время на зоне был.

— А сейчас все будет, Волечка! И домик в Сочи, и счет в банке. В Киеве Пепел такой красивый скачок рисует! Если выгорит — будем мы жить в Сочи с прикупом.

— Опасно?

— Конечно. Тут не одного жирного карася взять придется, тут конкретную кассу подломить надо, с лимоном чистого навару на брата.

— Частник или конторская касса?

— Конторские.

— Значит, если возьмут вас — то с конфискацией будет?

— Воля! Что у нас можно конфисковать? Детей? Бабку нашу немощную? Счет в банке? Так у меня его нет! И у тебя его нет! Квартиру нашу отнимут? Дачу с ее сорока сотками? Что!?

Но Воля все сомневалась:

— Может не надо, а, Сережа? Это все-таки государство. Возьмут тебя с таким большим наваром — к стенке поставят. Грохнут тебя, и кто будет поднимать твоих детей? Ты же классный водитель, мог бы и здесь хорошо зарабатывать.

Касатик засмеялся:

— Воля, про что ты гуторишь, а? Я и работа? Это ж как еж и жопа. Лучше один раз рискнуть, чем горбатиться всю жизнь на заводе. Главное, что ты у меня надежный тыл. Я за тебя так спокоен, как за себя не спокоен. У нас ведь вместе столько было общего!

— Было, — призналась Воля. — А ты не думаешь, что что-то могло быть и без тебя? Пока ты сидел?

— Ты это про что? — Удивился Касатик.

— Да про то, что Игорек то у нас родился недоношенный, семи месяцев. А вон, какой парень хороший растет. И рисует хорошо. В кого бы это? Ты у нас не художник, нет?

— Скорее музыкант. Я на гитаре что угодно могу, сама знаешь. Ты про что это, Воля? Я тебя не пойму.

— Да так. Устала я. Вспомнила кое-что… Хорошее.

В это время к Касатику торопливо подошел невысокий, худощавый парень с крысиным личиком и бегающими глазами. Он что-то шепнул на ухо Касатонову и мгновенно растворился в полутьме ресторана. У Касатика лицо словно окаменело.

— Сука, кто же нас сдал? — Пробормотал он.

— Что случилось? — Спросила Воля.

— Купчик говорит, мусора «Парус» обложили. Вроде меня ждут.

— Да уже не ждут, — подсказала Воля. — Вон они, идут.

На лестнице, ведущей на второй этаж, действительно, уже показались милиционеры. Впереди шел багровый от ярости Митник. За ним, наоборот, бледный от волнения Литовченко, и уже за ним — трое патрульных. Все время по дороге в ресторан опер пытался уговорить майора не брать Касатика в «Парусе», а уже на выходе. Но тот только матерился в ответ.

Касатик оглянулся назад, быстро опрокинул в рот рюмку водки, и, поднявшись, повернулся к милиции лицом.

— Касатонов, вы арестованы! — Не дойдя метра четыре до их столика, закричал Митник. Но Касатик сделал то, что от него никто не ожидал. Он выхватил из кармана пиджака револьвер и, взведя курок, направил его на Митника.

— А ты возьми меня еще, мусор! — Весело сказал Касатик. Митник остановился. Он ведь не думал, что подозреваемый может быть вооружен. Но остановился Митник только на несколько секунд.

— Ты на кого ствол направил, урка? На меня?! Да меня немецкие танки не могли остановить! — Заорал он. — Брось оружие, сволочь!

— Да пристрели ты его, Серега, чего он орет, — спокойно сказала Воля, даже не поднявшаяся с кресла, — отдыхать мешает.

И Касатик выстрелил. Пуля с полутора метров попала в грудную клетку майора и остановила его тело. Все присутствующие на несколько секунд окаменели, а потом Воля крикнула: "Беги, Серега!"

Касатик рванулся в сторону окон, вдогонку ему загремели выстрелы, это стрелял Литовченко. Сергей успел на бегу выстрелить пару раз в оперативника. Вслед за Касатиком побежали и патрульные, но Воля с неожиданной для нее силой толкнула вперед тяжелый стол, так что все трое врезались в него и упали на пол. А Касатик выбил своим телом огромное стекло витрины и исчез из виду. Литовченко побежал вслед за ним, но ему наперерез кинулась Воля. Она вцепилась в руки оперативника и не дала ему больше выстрелить ни разу. Она рычала и рвала из рука опера пистолет. Сила ее казалось чудовищной. Только с помощью поднявшихся патрульных Литовченко удалось оторвать от себя Волю и подбежать к окну. То, что он увидел внизу, заставило его облегченно вздохнуть. Касатик лежал на асфальте метрах в двадцати от ресторана, руки его были завернуты назад, а над ним стояла внушительная фигура Сидонова.

Через пару минут опер подбежал к участковому. Тот уже спокойно курил свой «Беломор». Литовченко склонился над Касатиком. Под тем все больше растекалась лужа крови, он все громче начинал постанывать.

— Как он? — Спросил Литовченко.

— Ранен. А еще он ногу подвернул, поэтому далеко и не ушел.

Подбежал второй оперативник. Литовченко нашел работу и для него.

— Мелехин, организуй «скорую» для него, — он кивнул на Касатика, — да и для Богдан Михалыча.

— Ему уже не надо, — сообщил тот. — Умер майор.

Литовченко сморщился.

— А, черт! Переверните его, — велел он Сидонову. Тот перевернул тело Касатика лицом вверх, и они поняли, что налетчик умирает. Вся его белоснежная рубашка и серый, в полосочку пиджак, были обильно пропитаны кровью. При такой кровопотере не выжил бы никто.

В это время со стороны входа в ресторан раздался крик:

— Сережа! Сереженька! Милый! Пустите меня к нему! Сережа!

Воля в истерике билась так, что трое взрослых мужчин с трудом с ней справлялись. Она буквально дотащила взмокших милиционеров к телу лежащего мужа. Тот словно дожидался именно этого. Касатик уже не видел ее, просто выгнулся всем телом на голос жены и захрипел в последних муках агонии…

Сергей Касатонов умер на глазах своей жены, Воли Александровны Касатоновой.

Литовченко закончил свой рассказ философскими рассуждениями:

— Я потом долго думал, чего он тогда так глупо повел себя? Взял он кассу, ну и что? Зачем за ствол хвататься? Дали бы ему лет пять, не больше. Касатик был рисковый, но не глупый парень. А потом понял. Перед Волей ему неудобно было из себя труса изображать. Сказала бы она — брось пистолет. И он бы бросил. А так… Понты его сгубили. Да и Воле тогда срок дали. За сопротивление милиции, за укрытие краденного. Только она тогда уже беременная была, как раз, по-моему, этим вот, Сашкой. Так что сидела она недолго, месяца три.