Сергей Зверев - Бастион: Ответный удар

Я замолчала. А он, по всей видимости, мое молчание расценил как приглашение.

– Вам предлагается продолжить расследование: как талантливой журналистке, знатоку Всемирной паутины и просто порядочному человеку, которому судьба родной страны пока не безразлична.

– Бог с вами, – испугалась я. – Меня же убьют… Вы сами отказались от моих услуг, а теперь пытаетесь вынуть меня из чулана.

– У вас будет уютный домик в Ческе-Будеёвице, денежное содержание, надежная охрана для вас и вашего оболтуса – уж простите старика за правду…

– Да оболтус и есть, – отмахнулась я.

– …И компьютер, подключенный к Сети. Ваши услуги желательны, Дина Александровна. К сожалению, у «Бастиона» нет достаточных сил, мы понесли большие потери, поэтому не можем действовать развернутым фронтом.

– Тогда объясните слова «надежная охрана». Из каких резервов она формируется?

– Бывшие сотрудники чехословацкой разведки. Поверьте, там много порядочных людей… Ваша задача на первых порах – анализ мировой прессы – тематику мы вам предоставим – и подготовка конфиденциальной информации для «заинтересованных лиц и организаций». Как видите, никто не предлагает вам бегать с бомбой… А то, знаете, слишком много ложных следов. То ищут уже надоевшую супермафию, то китайские, арабские, латиноамериканские и даже почему-то израильские следы. И только про русских молчат. А что про них скажешь? Русскую эмиграцию по понятным причинам почти не задействовали. Сами управляются.

– Я могу подумать?

– Подумайте, Дина Александровна. Но думать нечего – лучше поспите. Я вас уверяю на полном серьезе – там очень уютный домик. Добрая школа для вашего… гм, ребенка. Садик, архитектура. И самое главное: вас там не убьют.

О, горе мое… Еще Штирлиц подметил: запоминается последняя фраза.

– Недельку, говоришь, поживет? – плотный мужик предпенсионных лет, одетый в стеганую жилетку, почесал прыщ на носу. – Да пускай обретается, мы потерпим. Ты как, Буратиныч, одобряешь?

Второй, с удлиненным черепом и глазами навыкат – вылитый выходец с того света, – пожал плечами.

– Пускай живет.

– Только у нас, парень, жизнь не сахар, – продолжал первый. – Электричество по вечерам, жратву сами добываем. Из инвентаря – камень-рубило, палка-копалка. Бреемся полотенцем. А у тебя городская жизнь на роже не остыла.

– А ты сам, Петрович, до войны кем был? – фыркнул Буратиныч. – Ни шиша ты не был лесничим. И крестьянином ты не был, урбанист несчастный.

– Я до войны был мастером по наладке оборудования на заводе «Труд», – не без гордости сообщил Петрович, оттопыривая перспективный животик. – Но это было давно и неправда. А сейчас я бандит, отщепенец и подлая пиявка на теле трудового народа. Правильно, Буратиныч?

– А также трусливое отребье гнусных коррупционеров, желающих возврата эры беспредела и преступной вседозволенности. Кажется, так, – с не меньшим удовольствием и пафосом сообщил Буратиныч. – Короче, гадина ты, Петрович.

Вошла миловидная женщина лет пятидесяти. Улыбнулась гостям. Как-то незаметно на столе стали появляться овощи, хлеб, чугунок с дымящейся картошкой. Ополовиненная баклажка с водкой.

– Умница Мироновна, – умилился Буратиныч. – Песня, а не женщина. Мне бы такую домовитую, Петрович.

– Пузо бы тебе сметаной намазать, – ощерился хозяин. – И все удовольствия враз. Да ты не сиди, Буратиныч, не сиди – раздавай продукт.

Буратиныч разлил водку в классические стаканы. Засучили рукава, взяли.

– За удачу, мужики. Очень нам ее надо. Хлопнули.

Хлопнули. Петрович, ухмыляясь, вытер кулаком усатые уста.

– Обычно ты речистее. А за столом – чистый златоуст. Наш Буратиныч, мужики, – обратился он к присутствующим, – не просто паразит отряда. Он персона. Идейный. При коммуняках доцентствовал на фило… логическом. Грамотный. Знает, чем фуга отличается от фугаса. При демократах лекции читал о вреде коммунизма. При этих ханыжниках, – Петрович многозначительно кивнул за окно, – в лес потянуло. На природу.

Буратиныч с характерным рывком головы запоздало выпил.

– Семейная династия. Потомственный «горилла»…

– Это по-аглицки, – компетентно вставил Петрович, – партизан, значит. Он задолбал всех со своей гориллой…

– Ага, – согласился Буратиныч, – дед в Забайкалье партизанил, белых рубал, красных, желтых… Отец – в лесах под Ровно немца нервировал. Дядька, наоборот, – в сорок шестом из армии утек, в «бандеру» подался. Два года по чащобам шастал, пока не надоело.

– Пока особистам не надоело, – уточнил Петрович.

Помолчали, усваивая выпитое. Пойло было неважное. Такое ощущение, что его гнали из грязных портянок.

– Нет, мужики, серьезно, ценный кадр, – Бежан кивнул на скромно помалкивающего Туманова. – Сыскарь отменный. Из бывших. В ближнем бою вырубает троих. Автоматом владеет, как ложкой. Ест – немного.

– Подходящая характеристика, – уважительно, вытягивая гласные, среагировал Буратиныч. – Слышь, Петрович, мы в обозримом планируем куда податься? В смысле идейного грабежа?

Петрович неопределенно пожал плечами, повертел стакан.

– Посмотрим. В сентябре, думаю, воздержимся. Бензином запаслись, мазута хватит. Мясо в Турово продали, картоха есть. Отдыхай, мужик. Топором махать умеешь?

Плотницкому делу в учебном центре «Бастиона» под Хандакайты Туманова не обучали (если не считать таковым прогон тихой сапы под спящего противника). Но, как нормальный мужик, обух от топорища он отличал. Поэтому уверенно кивнул:

– Справимся.

– Молодчага, – оскалился Петрович. – Будешь Аннушке баньку достраивать.

– Аннушке? – подивился Буратиныч. – Это которой Аннушке? Россохиной?

– Дык, вестимо, Буратиныч. Другой у нас нет. У Аннушки половина дома свободна. А сама-то какова? Зимой и летом стройная… Глядишь, наживет с ней паренек добра с три короба.

– Митька Ширяев изведется по своей Анюточке, – Буратиныч улыбнулся Петровичу последними зубами.

– Да и хрен на него. Это не его Анюточка. Из Митьки ухажер, как из тебя, Буратиныч… Не боись, мужик, – Петрович дружески похлопал Туманова по плечу, – Аннушка тебя не обидит, она таких, как ты, не обижает. Спокойная. Хотя в деле, скажу тебе, баба бедовая. И ты вот что… – Петрович как-то не по-командному помялся. – Особо не тормоши ее о прошлом. Не любит Аннушка вспоминать. Мужик ейный в ментовке работал – не поладил с «фрицами». Пришли его брать, а он отбиваться начал. Так порешили мента, двух детишек мал мала меньше, да дедку с бабкой – ни за что. Во какая фигня. А Аннушка извернулась, из мужниного автомата чоновцев постреляла – и в лес. Месяц бродяжила, пришла грязная, лохматая, глазки дикие. Так что бди, парень… Ну, давайте, мужички, заморили селитера? – Петрович потянулся к баклаге. – По последней и выметаемся. Поработать еще надо.