Сергей Зверев - Бастион: Ответный удар

– Как с качеством? Проверено?

– Качество прилагается.

– Ты молодец, Сибиряк, – голос на том краю дрогнул и потеплел. Расслабился. – Ты умница, сынок… Ты не представляешь, какое важное дело ты сегодня провернул…

Доброе слово и скотине в радость. Но Туманов нетерпеливо прервал:

– Я догадываюсь. Скажите, что делать? Я жду указаний.

– Где ты находишься?

– Угол Веерной и Нежинской.

– Машина при тебе?

– Да.

– Отлично, сынок. Садись в нее и дуй к Нагатинской набережной. У тебя на приборной панели есть чувствительный радиоприемник. Настрой его на волну сто семь и семь, тебя запеленгуют по ней и найдут. Не обращай внимания на пустой эфир. Встань где-нибудь у Южного речного вокзала, с краю, к тебе подойдут. Повторять не надо?

– Дальше?

– Война не кончена, сынок, – голос обрел твердость и ненужную в четыре часа ночи назидательность. – Война только начинается, поверь мне, и все, что ты можешь себе позволить, – это триста минут сна. Не ты один, мы все сегодня уработались.

– Я понял…

Он опять мчался на всех парах по ночной Москве. Мимо нечастых фонарей, мимо серых громадин с погашенными окнами. Это была уже не та Москва, в которой он обнаружил себя после полуночи – во всеоружии, в компании решительных парней и с твердым прицелом – убить. Это была другая Москва. Что-то в ней за три часа неуловимо изменилось. Он не мог понять что. То ли воздух стал чище. То ли патрулей меньше. То ли во всю мощь заработала установка на перемены, предлагающая настроиться на лучшее и почувствовать разницу.

Не менялся лишь он. Подмечали чувства, но не улавливала душа. На повороте у Ломоносовского проспекта он чуть не выскочил на обочину – взнуздал машину, остановился и долго потом сидел, тупо глядя на матово-шершавый столб, затормозивший у самого бампера. Руки тряслись. Изображение за лобовым стеклом претерпевало удивительные метаморфозы: фонарь то пропадал, то появлялся, то вдруг начинал шириться в объеме и расти в количестве…

– Нет, не выходит у тебя цветок, Данила-мастер, – проворчал он. – Хоть тресни, а не выходит. Ты не можешь продолжать дорогу в таком безобразно трезвом виде – обязательно куда-нибудь вляпаешься… Как насчет порцайки кальвадос, а, амиго?.. Бьянко, мартини?.. Бутылочка «Ламбруско»?..

За себя. За Суховея, за Багурина, которые так хотели выпить и не выпили. За миллионы тех, которые уже никогда не выпьют.

Он все еще верил в свою звезду. Осторожно отъехал от фонаря и через пару минут подрулил к автостоянке на Коперника. Это было одно из немногих мест в столице, где по ночам отоваривали спиртным. По разговорам, в таких злачниках обычно тусовались скучающие патрули да молодежные «военизиры», невесть какими путями добывающие отбоярку от комендантского часа.

Но сегодня почти никого не было. В двух ларьках из пяти горел огонек, да на противоположной стороне пятачка догонялась веселая «семейка». Мужская речь, сдобренная обильной феней, чередовалась бабскими взвизгами.

Он поставил микроавтобус за побитым пятнистым «блейзером» и весь в нетерпении поковылял к ларьку. Склонился над зарешеченным оконцем.

– Водка есть?

– Какая? – проворчал парень в будке.

– Любая.

– Любая двести пятьдесят. Есть «Скрипка Страдивари», шестьсот.

– Сам скрипи за шестьсот, – он протянул в окно скомканные бумажки. – Давай, мальчишка, какую попроще, и открой мне ее. Сам не могу, руки трясутся.

– Стакан будешь? – деловито осведомился «коммерсант».

– Буду. И шоколадку помягче.

– Еще семьдесят. Держи.

Водка «Великая Россия», невзирая на звонкое название, была откровенно сволочной. Изводила домашних животных (тараканов), пилась безобразно. Похмелье не прогонялось ничем. И остальные в отечественном исполнении были не лучше. Даже хваленая «Скрипка».

Туманов наполнил пластиковый стаканчик доверху, выпил, «не отходя от кассы». Занюхал кожаным рукавом. Потом снова нацедил и протянул через прутья.

– Возьми, пацан, жахни. А то не сладко там тебе, за решеткой.

Паренек не отказался. Залпом не одолел, осушил в два приема.

– Местный? – спросил Туманов.

– Не-а, – парень глупо улыбнулся. – Из Поваровки я. Через ночь туда-сюда. А у электрички, знаешь, мужик, расписание хреновенькое, вот и приходится лишний час отсиживать. Не по улицам же ходить.

– Верно, – Туманов хрустнул шоколадкой. – По улицам отходили. А ну, дай стакан.

Теперь, прежде чем выпить, он заглянул на дно. В пропущенном через водку свете мерцали гигантские ноздри и черные глаза, обведенные вздутыми мешками.

«Нет, слава богу, ты не Агасфер, – подумал он. – И не злой джинн из графина. Ты какое-то больное существо, живущее в маразме. Стоит ли так жить? И вообще – стоит ли?»

– У тебя баба есть? – спросил он у парня.

– Е-есть…

– Ну, за баб, – Туманов поднял стакан. Выдохнул воздух и в один присест влил в себя пойло.

В эту минуту все и взорвалось…

Сперва он подумал, что взорвались его внутренности, не выдержав лошадиной дозы злокачественного спирта. От неожиданности выронил стакан – благо пустой… Но спустя секунды сообразил: жив, жив, дурилка. Только оглох малость. Он обернулся – и онемел от изумления. Взрыв огромной силы потряс микроавтобус. Мощный столб пламени ударил в небо – настолько мощный и объемный, что охватил стоящий рядом джип. В таком пламени сгорает все… Он зажмурился. А когда открыл глаза, то увидел, что все окрестности стоянки озарены оранжевым сиянием – это огонь, светлый и радостный, превратился в ослепительный прожектор.

«Килограмма два в тротиловом эквиваленте», – машинально прикинул он. Не слабо. И вдруг все понял. Вот тебе и Нагатинская набережная. Вот тебе и волна сто семь и семь… Ты сам инициировал свою кончину, дурачок. Ты не должен стоять у киоска и жрать водку. Ты должен нестись по Москве, закусив удила, и в момент, удобный твоим товарищам, взлететь на воздух. Никакой режим, даже тот, что считает себя насквозь гуманистическим и прогрессивным, никогда не оставляет в живых свидетелей, а тем паче СОБСТВЕННЫХ преступлений. Ты прекрасно это знаешь, ты, лапоть, лыком шитый, – так чего же ты раскатал губищу? Воспылал верой в порядочность людей и тайных организаций?

– Ексель-моксель… – ахнул парнишка за решеткой.

– Это меня взорвали, – тыча пальцем себе в грудь, не без гордости сообщил Туманов. – Учись, студент, как обретать друзей.

Оконце захлопнулось. Свет в киоске погас. Где-то далеко, затухая, раздавались крики: убегала веселая «семейка». Пламя пожарища постепенно стало спадать. Обозначился остов микроавтобуса, обугленные члены джипа.

«Взорвали тебя, дружище, взорвали… – стучало в мозгу. – Ты умер, умер… Нет, в принципе ты жив (и уже в состоянии отличать климакс от тампакса), но об этом заинтересованные лица пока не в курсе. Огонь сжирает все. Но когда узнают, ты должен быть далеко. Очень далеко… В подкладке десять тысяч рублей, триста «зеленых», пистолет с полной обоймой, документы на имя Налимова. Беги, приятель… И перестань, в конце концов, так напрягаться. Напряжометр сломаешь, расслабься. Ты птица Феникс, воспаряющая из пепла, какого же хрена ты тут нагнетаешь?..»