Сергей Зверев - Тайное становится явным

А ночью началось самое интересное. Нас разбудила свирепая сирена. Зашатались стены. Дверь распахнулась, и ненавистный рев сержанта Филина перекрыл сирену:

– Подъем!!! Выходи строиться!!

Вперед, команчи! Я рухнула на Олесю.

– Свалилась на мою голову! – завизжала девица.

Впопыхах оделись. Бесполая я какая-то стала – при мужиках сверкаю панталонами и хоть бы хны. И тем хоть бы хны – тоже бесполые. Натыкаясь друг на друга, выбрались в коридор. Из соседних отсеков выскакивали люди, ошарашенные, не одетые. Толкались, бились лбами. Куда бежать – никто не знал.

– Выходи строиться! – пролил ясность Филин. – По отделениям! Бегом!

– В атаку… – мрачно пошутил кто-то.

Плац освещался слабым прожектором. Посреди залитого бетоном пространства возвышалась груда каких-то вещей. При ближайшем рассмотрении они оказались армейскими вещмешками, доверху чем-то набитыми. «С самосвала выгружали», – буркнул кто-то.

– Разобрать! – раздался усиленный рупором голос капитана Бугрова.

Мешки расхватали в секунды. Я схватила первый попавшийся и чуть не обалдела – тяжесть неимоверная. Песком набили, сволочи…

Приземистая тень капитана, не попадающая в зону света, прошлась перед строем.

– Слушай вводную! Противник силами парашютного полка высадился на развилке Утянка – Каштанка! Задача – выдвинуться на рубеж «восьмой километр», уничтожить противника и вернуться. Всем. Кто отстанет, пойдет на инвалидность. Направляющий – старшина Хлыстов. Не отставать. Вперед, засранцы!

Тут-то мы и познали, что такое настоящее страдание, достойное Христа. Бежали по проселочной дороге, слабо освещенной лунным светом. Поначалу всем кагалом, потом стали распадаться – кто-то отставал, кто-то вырывался вперед. Своих я сразу потеряла – не до них. Сместилась к обочине и бежала по узкой полосе подорожника, еле видимой в бледном мерцании. Не думала ни о чем: ни о больных ногах, ни о тех, кто сопел и топал за спиной. Первая заповедь: отречься, не думать о страданиях. Пусть они предстанут со стороны – как муки соседа (пусть он и страдает). Жизнь штука несерьезная – думать об этом. И дышать глубже, не надо через нос – это правило себя не оправдывает, проверено, дышать можно ртом, но обязательно равномерно и глубоко… Настоящие боли начались на четвертом километре. Не ноги – эти как раз бежали и не жаловались. Болел низ живота. Чего ему не хватало? Для месячных рановато (неудобства критических дней я успешно пережила в недельном заточении под эгидой «Бастиона» на Воинской), с гинекологией не собачилась. Климакс, наверное, решила я. Самое время. Кто сказал, что невозможен климакс у тридцативосьмилетней особы на четвертом километре шестнадцатикилометровой дистанции?

Словом, ночка выдалась непростая. До развилки кое-как доскрипели. Таковая действительно имела место – на ней стоял джип капитана Бугрова, прибывший в объезд, и несколько «унтеров», пересчитывающих доскрипевших. Тут же, не позволив прилечь, развернули на сто восемьдесят градусов и погнали обратно. Многие не выдерживали – падали, кто на обочину, кто под ноги бегущим. Сильно не возмущались – ни те, ни другие. Воспитание не позволяло. Я почему-то не упала, до сих пор путаюсь в догадках – почему? Из-за потери чувствительности? Руки-ноги онемели, колики в животе заморозились и притупились. В голове царила пустотень – кромешная. На плацу нас никто не остановил. Сжалились. А то и сами уморились. Способные передвигаться вбегали в казарму, неуклюже топали по коридору, падали в кровати. Как сама добежала – помню весьма условно. Рычание Филина, тугая струя душа, бьющая по зубам, – это чисто абстрактные воспоминания. Забытье навалилось со всех сторон – стянуло, как удавкой. Я ухнула в бездну. И будь на то моя воля, в ней бы и прописалась.

Команды «Подъем!» в исполнении будильника-Филина я не слышала. Спала богатырским сном. Олеся больно воткнула мне кулачок между ребер.

– Эй, офигела, лоботряска?

Не успела я выразить свое решительное нет, как почувствовала – лечу вниз, полет нормальный… Рефлекс по поддержанию устойчивой вертикали сработал – при моих габаритах это не проблема – руки вцепились в дужку кровати, тело сползло вниз.

Под взором Филина, исполненным мефистофельского ехидства, группа протащилась в коридор.

– Еще один волшебный день, – равнодушно прокомментировал Брянцев.

– Нагружать все больше нас стали почему-то, – сострил в тему Шарапов, кисловато улыбаясь. Из всей разномастной компашки он выглядел, пожалуй, самым умотанным.

В коридоре стояло что-то похожее на шеренгу. Видок, конечно, еще тот. Одни заправлялись, другие неуклюже вьравнивали носки.

– Глаза б мои не видели такой анархии, – брезгливо цедил Филин, прохаживаясь вдоль строя. – Стыдно, господа военные, стыдно. Ну прям как дома, честное слово. Ладно, пять минут на водные процедуры, и выходи на завтрак. Пожрете, потренируемся…

По окончании мытья с перебоями заработала голова. Мне снова стало казаться, что я добровольно загоняю себя в западню. Еще два дня в карантине я выдержу – раз дала зарок. Пусть на части развалюсь, пусть облысею, но ничем не выдам своей «особенности». Но каково дальше? Почему Пургин не учел очевидного? Не может быть – он обязан находиться в курсе местных «племенных» обычаев. Зачем городить огород, позволив мне пасть бесславно, а главное, абсолютно без пользы?

Я не понимала. Должны быть подвижки. Иначе где логика?

Обещанные зверства пока не вырисовывались. После завтрака нас вернули в казарму. «Унтера» ушли курить в беседку, а Филин забрал из своей канцелярии кожаную папку-планшет и куда-то убыл. На доклад, наверное.

Минут через двадцать вернулся и прогремел на всю округу:

– Курс, выходи на плац! Отработка тактических навыков!

И когда я вместе со всеми навострилась на свет в конце коридора, он внезапно вперил в меня холодный взгляд своих зрачков.

– А вас, Царицына, вызывает к себе капитан Бугров. Канцелярия – через два здания.

А вас, Максим Максимыч Исаев, попрошу остаться… Я так и села.

– Вас отстраняют от занятий, – капитан Бугров дважды обошел вокруг меня по часовой стрелке, дважды наоборот и, не найдя в моем обличии ничего инопланетного, пожал плечами. – Непонятно.

– Почему? – спросила я.

– Пришла «емеля» (электронная почта. – Д.А .), – Бугров помолчал и на всякий случай совершил еще один «круг почета», – у курсантки Царицыной непорядок с оформлением «въездных» документов, на время отстранить от занятий и ждать дальнейших распоряжений.

– А что это значит? – удивилась я.

– А я на иврите сказал? – удивился начальник лагеря.

– Извините, – сказала я, – просто как-то необычно. С моими бумагами, насколько знаю, всегда был полный порядок. Я же не впервые.