Олег Приходько - Вне закона

Черт с ним, с Язоном!..

Клей ровным тонким слоем лег на гладко выбритую верхнюю губу. Аккуратные усы из седого натурального волоса словно приросли к коже, заметно изменив обличье… «Кретины! — одними глазами улыбнулся Пименов, гладя в зеркало. — Кого вы собирались перехитрить?..»

Поздно…

Поздно было уже утром в понедельник, когда Дьяков позвонил из управления таможенного контроля и сообщил, что дело зашло слишком далеко. Но все же за полстоимости «начинки» ему удалось вырвать две тубы из арестованной в ночь со среды на четверг партии. Сейчас они лежали в надежном тайнике. И пролежат там до тех пор, пока новый канал экспортировки не пройдет контрольную проверку. Погорельский настаивал на том, чтобы отозвать последнюю партию…

Поздно! Крысы уже побежали с корабля. Измена подтвердилась. Демарш, который предпринял Пименов, надолго запомнится в стране дураков. Он бросил им кость, жирную и увесистую, может быть, чересчур, но тем страшнее должна быть схватка за нее в стане бывших единомышленников, тем невероятнее должна казаться его причастность к потоплению «Арго». С кем из них можно было плыть дальше? С Барракудой? Он только и ждал, когда ветер бросит корабль на скалы. С Севостьяновым, который спал и видел себя на капитанском мостике? Завладей он спсцканалом и расположением верхушки аргонавтов, не посчитался бы ни с чем. Единожды убивший никогда не должен вызывать доверия. Так с кем же?.. С Червенем?.. Завтра его не будет. Переменится власть — не станет ни Дьякова, ни Погорельского. Предадут, не моргнув.

Один. Одному надежнее. Он давно знал, что рано или поздно придется плыть одному, и никакое государство, никакая партия, никакие товарищи не подадут руки.

Полоска клея, нанесенная растушевкой по краю парика, схватилась. Парик плотно сидел на коротко остриженной голове. Два года тому назад этот грим изготовил итальянский постижер из «Ла Скала» за три тысячи долларов. В этом гриме и дымчатых очках в оправе из натуральной слоновой кости Пименов сфотографировался на загранпаспорт под именем Игумнова Александра Ильича. Ни парик, ни усы не могли вызвать подозрения даже при очень внимательном взгляде. Их нельзя было снять, не смочив предварительно специальной жидкостью.

«Поздно вечером царь Адраст, окруженный целой толпой воинов и жителей Иолка, в золотой колеснице подъехал к остову «Арго». Но он уже не нашел корабля. Вихрь раскидал сосновые доски и раскатал дубовые бревна по берегу моря. На песке же, придавленный тяжелым брусом, лежал неподвижный Язон. Он был мертв…»

Александр Ильич Игумнов надел новый костюм, повязал галстук и внимательно осмотрел себя, сравнивая отражение в зеркале с фотографией в паспорте. Не найдя никакого отличия, положил паспорт с визой, полученной во французском посольстве, во внутренний карман пиджака. Большой дипломат с комплектом белья, несколькими рубашками, коробкой сигар «Гавана», бутылкой «Камю», русско-французским разговорником и несессером был заготовлен с вечера. Миллион рублей и пятьсот долларов разложены по карманам. В бумажнике с франками и билетом до аэропорта Орли лежала фотография Светланы. Он посмотрел на нее в последний раз, чиркнул золотой зажигалкой, подаренной ею же, и подержал над тяжелой стеклянной пепельницей, пока огонь расправлялся с некогда любимым обликом.

«И никто никогда не узнал, где Язон скрыл от людей золотое руно аргонавтов».

Он умел владеть собой. Тон его всегда оставался ровным, взгляд проницательным, умение слушать и предугадывать вот уже сорок лет позволяло выходить из любых ситуаций. Когда было нужно, он мог выглядеть подавленным или растерянным, спасовавшим или даже отчаянно влюбленным, но выглядеть вовсе не означало быть .

— Игумнов Александр Ильич? — взгляд в паспорт, в глаза за дымчатыми стеклами очков, в паспорт и снова в глаза…

— Пожалуйста, заполните декларацию…

— Следуете в Париж?..

— Откройте, пожалуйста, багаж…

— Пройдите, пожалуйста, на контроль…

— Счастливого пути…

— Удачного полета…

— Приятного путешествия…

«Счастливо оставаться в стране дураков! Прощай, голь перекатная! Новоиспеченные господа, голью вы останетесь на все времена, ибо это написано на вашем вырождающемся племени. На проклятом Богом и нелюбимом планетой роду жадных и неприспособленных, всю жизнь оплакивающих свое ничтожное существование дураков, собранных в резервации, брошенных на съедение друг другом всеми, кто хоть немного научился себя уважать. Та бескрайняя территория, которая испокон века была единственным предметом нашей гордости, послужит отличным могильником для отходов цивилизации. Вы напрасно ждете благодарности за распроданное по дешевке добро, папуасы! Стеклянные бусы — вполне достойное вознаграждение алчности, которую вы неумело прикрываете мнимой щедростью опустошенных душ!..»

Самолет набирал высоту.

Все. Прощай, страна дураков! Человек с паспортом на имя Александра Ильича Игумнова чувствовал небывалый прилив бодрости. И когда через полчаса шикарная стюардесса «Эр-Франс» с обворожительной улыбкой стала угощать пассажиров содовой, с трудом удержался, чтобы не шлепнуть ее по заднице. Отстегнув ремни, он встал и направился к туалетной кабине в хвост самолета.

В проходе, у крайнего в последнем ряду кресла, лежал огромный пес с багажной биркой на ошейнике. Его хозяин дремал, откинувшись на спинку кресла. Когда Пименов-Игумнов подошел ближе, пес неожиданно поднял башку и громко зарычал.

Его хозяин открыл глаза, пристально посмотрел на испуганно остановившегося пассажира и взял пса за ошейник.

— Спи, Шериф, — сказал он негромко. — La nuit porte conseil. [4] Утро вечера мудренее (фр.).

Жак (шахтерск.) — ручная лебедка.

Ну, что же мы будем делать? (фр.).

Дорогой друг, вы идете? Может, я возьму вас под руку? (фр.).

Утро вечера мудренее (фр.).