Сергей Зверев - Перо и волына

Смачно харкнув в бокал Самсона, Корень развернулся и зашагал прочь.

Корень жил с матерью, выжившей из ума старухой, в малогабаритной двухкомнатной квартире обычной панельной «хрущобы». О том, чем занимается сын, старуха не знала. Обычно она сидела в своей маленькой комнате, захламленной донельзя, и, что-то бормоча себе под нос, раскладывала карты.

Напрасно было бы искать в ее карточных занятиях какую-то систему. Ей просто нравились яркие картинки, изображающие дам и королей.

К сыну периодически приходили друзья, которые запирались с ним на кухне, пили водку, о чем-то шумно разговаривали. Матери все это было безразлично, потому что она не понимала смысла разговоров, которые велись на каком-то чудном языке. Иногда друзья сына ссорились, порой даже дрались. Потом опять мирились и продолжали пьянку.

Корень вернулся домой днем. Поближе к вечеру раздался звонок в дверь. На пороге перед Корнем, смущенно улыбаясь, стоял Самсон. Он держал в руках бутылку водки и небольшой полиэтиленовый пакет.

– Тут я это… – пожимая плечами, сказал он, – запрессовать пришел.

– Че – бабки притарабанил? – неприветливо спросил Корень.

– Ну и насчет бабок тоже зарулил.

– Ладно. – Корень отступил в сторону, пропуская гостя. – На рыгаловку хиляй.

Они прошли на грязную убогую кухню, где помимо почерневшей раковины и закопченной двухконфорочной газовой плиты стояли допотопный холодильник «ЗИЛ», колченогий стол, застеленный газетами и забросанный объедками, а также пара покосившихся табуреток.

Корень был одет в замызганные, вытянувшиеся на коленях брюки от спортивного костюма, черную майку с короткими рукавами, шлепанцы на босую ногу.

Он кое-как сгреб с кухонного стола объедки, бросил их в мусорное ведро, стоявшее почему-то возле холодильника, сел на табуретку, закурил.

Самсон выставил на замасленную газету «дядю Ваню», достал из полиэтиленового мешка уже нарезанную колбасу, хлеб и пару плавленых сырков.

Корень поставил на стол два грязных стакана.

– Вот решил у тебя бросить кости, – откупоривая бутылку, объяснил Самсон. – Подумал, что ты на меня зуб заимел. Надо нам с тобой, Корень, все запрессовать. Мы ж не враги. – Он налил себе и Корню по полстакана, соорудил бутерброды. – Давай, – поднял он стакан.

Они, не чокаясь, выпили, закусили бутербродами с колбасой. Ощутив приятное жжение, Корень усмехнулся.

– Че, Самсон, мандражировать начал? На цирлах прибежал, – пренебрежительно сказал он.

Самсон сделал вид, что такой тон разговора его не задевает.

– Такие базары нам ни к чему, Корень. Ты ж меня знаешь, не люблю я непоняток.

– Какие же это непонятки? – прожевав бутерброд и занявшись плавленым сырком, проговорил Корень. – Тут, бля, все ясно, как балдоха. Ты передо мной в замазке. А будешь пороть косяки – хана тебе. Ты не шугайся, не шугайся. Это так, прикол.

Самсон вытянулся на табуретке и стал вертеть головой, прислушиваясь к шагам за закрытой кухонной дверью.

– Это че там?

– А, – махнул рукой Корень, – это маня моя. Не кипишуй.

– Маня?

– Ну да, старуха. Че ты мандражируешь, Самсон? Она уже давно глухая и вольтанутая. Забыл, что ли?

– Так я у тебя уже сто лет не был. Думал, ты ее на погост снес.

– Коптит еще.

Самсон стал суетливо доливать водку в стакан.

– Давай еще примем, Корень.

– Че ж не буснуть на халатон, – расслабленно проговорил Корень. – Наливают – будем пить.

– А по утряне со мной бухануть было в падлу? Только без понтов, – спросил Самсон, поднимая стакан.

– По утряне было в падлу, – спокойно согласился Корень.

– Так ты ж первый на меня наезжать начал. Ну, не будем старое поминать, – вздохнул Самсон, глядя на дно стакана.

– Это кому как, – заметил Корень, ухмыльнувшись.

Самсон, который уже приложился к стакану, едва не поперхнулся. Но все-таки водку допил. Дождавшись, пока и Корень опрокинет свою дозу, он спросил:

– Ты че? Я че-то не просекаю. Прессовать не хочешь?

– Так о чем прессовать-то? Где бабки?

– Будут бабки, будут, – униженно сказал Самсон. – Может, выключишь счетчик?

– Это уж как Порожняк решит.

– Да ты че, какой Порожняк? Я ж к тебе специально зарулил. Вот хавку проставляю, жеванину. Неужто мы с тобой не можем добазариться?

– Не, Самсон, – злорадно улыбаясь, заявил Корень, – хавкой и жеваниной не отделаешься. Ты на меня по утряне борзо наехал, а я такие головняки долго не забываю.

– Гадом буду, разбашляюсь. – Самсон стукнул себя кулаком в грудь. – Выключи счетчик.

– Ишь, губы раскатал. За одного «дядю Ваню» я тебе счетчик выключать стану? Теперь по жизни будешь меня на халатон поить. Вкурил?

– Корень, мы ж с тобой кенты по жизни.

– Кенты кентами, а бабки врозь, – сипло засмеялся Корень. – И за Катьку мы с тобой еще побазарим.

Он встал с табуретки.

– А ты покантуйся тут, мне поссать надо.

Самсон проводил своего бывшего корефана ненавидящим взглядом. Вот же сука какая, с утра в душу насрал и теперь измывается. Мало ему, что должник на задних лапках прибежал, хвостом, можно сказать, виляет, прощения просит, так эта падла еще душу мотает. Ну ты, сучара, мне за это еще ответишь…

В налитых злобой глазах Самсона мелькнули искры ярости. Увидев лежавший на подоконнике кухонный нож, он понял, что нужно делать.

Корень вышел из туалета и, удовлетворенно потирая живот, направился на кухню. Самсон стоял, повернувшись к нему спиной, возле грязной раковины.

– Эй, – засмеялся Корень, – ты че там? Рыгаешь?

Самсон резко развернулся и с размаху всадил в грудь Корня кухонный нож.

– Щас ты у меня, падла, кровянкой рыгать будешь! – со злобой выкрикнул он.

От удара Корень пошатнулся, но устоял на ногах. Глаза его вылезли на лоб, рот широко раскрылся. Он пытался что-то сказать, но из горла вырывался лишь сдавленный хрип.

Самсон выдернул окровавленный нож из груди своего бывшего приятеля и ошеломленно замер. Он-то ожидал, что после первого удара Корень замертво упадет на затертый измызганный пол. Кровь хлынула из раны на груди Корня, мокрым пятном растекаясь на черной майке.

И тут Самсон окончательно ошалел. С тупой яростью он принялся бить Корня ножом куда попало – в шею, плечо, грудь, в живот.

Корень плашмя шлепнулся на спину, задергался всем телом, забился в конвульсиях. Кровь хлестала изо всех ран, лужами растекаясь по полу.

Самсон, тяжело дыша, отступил на шаг назад и тупо уставился на бьющееся в судорогах тело. Корень дергался еще с полминуты, потом затих. Самсон наконец сообразил, что пора сматывать.

Бросив окровавленный нож на труп, он шатающейся походкой вышел из кухни. И тут его ждал неприятный сюрприз.

Едва Самсон взялся за дверную ручку, чтобы выйти из квартиры, за его спиной щелкнул дверной замок. На пороге маленькой комнаты, дверь которой выходила в прихожую, стояла, бессмысленно улыбаясь, седоволосая старуха в потертом засаленном халате.