Роджер Желязны - Воины Крови и Мечты

Ричард осмотрел балку и содрогнулся. Ее дальний конец обломался и был заострен, словно отточенный карандаш, и это острие пронзило грудь Марго, словно булавка насекомое. Ее голова свешивалась набок и под действием волн и ветра моталась из стороны в сторону, словно на шарнире, причем влево она откатывалась дальше, чем вправо. Это зрелище напоминало собачек с кивающими головами, которых ставят у заднего стекла машины. Язык высунулся изо рта, словно она пыталась слизнуть последние капельки какой-то сладости. Мокрые волосы были зализаны назад, открывая лицо в синяках. В щеку глубоко вонзился осколок стекла. Руки болтались в воде, поднимаясь и опускаясь, словно она неистово подавала какие-то сигналы.

Балка перевернулась в воде, и Ричард перевернулся вместе с ней. Когда он вынырнул и вновь ухватился за бревно, голова Марго оказалась под водой, вверх торчали ноги: широко раздвинутые, согнутые в коленях, они бесстыдно демонстрировали в лунном свете ее трусики.

Ричард поискал глазами остров, но не нашел его. Волны были слишком высокими. Возможно, проклятый остров поглотила вода. А может, бревно далеко отнесло от берега. Не исключено, что Ричард уходил под воду и выгребал вверх десятки раз, только не помнил об этом. Рефлекторные действия. Боже, как же он ненавидел море!

И тут он увидел Пика. Тот вцепился в дверь. Он висел на ней, держась одной рукой за дверную ручку. Хозяин острова казался ослабевшим. Другая рука, очевидно, сломанная, бессильно болталась, море швыряло и мотало ее. Он не видел Ричарда. До Пика было футов десять. Волны то относили его подальше, то подгоняли ближе.

Ричард рассчитал время. Когда волны отогнали Пика прочь, Ричард отпустил балку и поплыл к нему, а когда море поднесло дверь к Ричарду, он уже был тут как тут. Ричард заплыл сзади, одной рукой обвил шею Пика, а другой рукой закрепил захват. Такой захват перекрывал доступ крови к мозгу.

Пик не хотел отрывать руки от двери, но ему пришлось ухватиться за руку Ричарда. Волны потащили их под воду, но Ричард отчаянно рванул наверх. Их выбросило на лунный свет, и Ричард откинулся на спину, держа Пика над собой. Ему самому было непросто удерживать голову над поверхностью. Пик слабо царапал ногтями руку Ричарда.

— Знаешь, что Хемингуэй говорил о смерти? — спросил Ричард. — Что это подарок. Так вот я тебе ее дарю.

Секунду спустя рука перестала царапаться, и Ричард отпустил Пика. Тот камнем ушел под воду и скрылся из виду.

Ричард подплыл к двери, забрался на нее и ухватился за ручку. Поискал глазами балку с нанизанной на нее Марго. Он заприметил ее вдалеке на гребне волны. Ноги Марго торчали как обломанный символ победы. Балка вновь перевернулась, и появилась голова Марго, затем она опять исчезла, и так продолжалось, пока балка не скрылась где-то в холмистой долине волн. Совсем рядом Ричард заприметил чек, выписанный Пиком. Он плясал на волне, словно маленькая плоская рыбка, сверкнул на мгновение в лунном свете и скрылся навсегда.

Ричард рассмеялся. Он больше не боялся моря, не боялся ничего. Волны бешено перекатывались через него, дверь затрещала и вдруг начала разваливаться. В руках у него осталась одна только ручка.

Боевые искусства дают нам еще кое-что, помимо здоровья или навыков борьбы. Это особая способность преодолевать границы собственных возможностей.

И вот я вернулся. Не знаю, к добру или к худу. Вернулся туда, где десять лет назад автобус упал с утеса в ущелье и кувыркался по склону до самой реки Два Дракона. Называйте это случайностью, если угодно, я же так не скажу. Судьба, рок, что угодно, но не случайность.

Называйте их как хотите, эти два момента, которые вдруг сходятся вместе и начинают взаимодействовать. Тропинки, запечатленные на огромной игральной доске вечности. И вот внезапно, никто не знает почему, они пересекаются.

И двое становятся одним целым.

Сколько раз, выздоравливая в кингстонском госпитале, я обещал себе, что если поправлюсь, если выживу, никогда не вернусь на остров!

Ямайка. Не зря ее прозвали Ямой.

Вернуться после стольких лет: встать на краю и заглянуть в пропасть, в которую я упал, а потом лежал, беспомощный, словно жук, пронзенный острым выступом скалы, а дикая река бесновалась вокруг меня.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что самым ужасным во всем, этом было ожидание, бесконечно долгая тишина, длившаяся до тех пор, пока кто-то не обнаружил искореженную оболочку человека, лежащую на обломке скалы и медленно, сонно истекающую кровью.

Я пролежал на этой скале, как мне потом сказали, восемь часов. Однако я этого не осознавал, потому что большая часть того времени прошла в бреду. На меня наплывали сны без подробностей. Все, предшествовавшее аварии, сейчас запечатано, заперто в мозговых компьютерных терминалах, в которые нет доступа.

И вот я вернулся. Болван с металлической ногой. И вернулся не для того, чтобы играть, лежать на солнце и пить дайкири. Я приехал по делу — нет, я приехал по заданию Судьбы. Десять лет спустя я вернул себе человеческий облик, превратил наконец свои мышцы в механизмы, выполняющие ту работу, для которой они предназначены.

Я — бегун, марафонец. Повинуясь зову Судьбы, я каждый год участвовал в одном значительном соревновании, Карибском международном триатлоне. И каждый год я прибегал к финишу в конце забега, в толпе бесчисленных неудачников.

Зачем я каждый год совершал подобное безумство?

Почему я выбирал страдание, заранее обрекая себя на поражение?

Не трудитесь задавать вопросы. Подумайте лучше вот о чем: а может быть, я делал это не для того, чтобы выиграть, а чтобы проиграть. Или, возможно, чтобы запомнить ту боль, ощутить ледяной клинок, оттачивающий затупившиеся немолодые кости и заставляющий их скрипеть от страха, дрожать от безумия. Возможно, именно в надежде запомнить. Да, это ближе всего к истине. Увидеть то, что было прежде, и испытать то, что будет потом.

К тому времени, как я встретил Яна Волту, «соколиного» мастера, я находился на острове уже два дня. Он тоже готовился к участию в триатлоне. Я не имел представления о том, кто он такой, так же как и о том, что такое «сокол». В гостинице «Каса Мария» на северном побережье Ямайки нас была целая группа — все готовились к предстоящему в июле забегу.

А в июне Судьба свела меня с Яном Волтой.

В тот вечер, когда мы с ним встретились, я зашел в бар пропустить стаканчик кампари. Рядом со мной сидел седобородый человек, потягивающий пиво.

— Мне семьдесят пять, — сообщил он без всяких предисловий.

— Вам не дашь больше сорока, — отозвался я, слегка смущенный его неожиданной фамильярностью. Однако мои слова были продиктованы не только вежливостью. Если не принимать в расчет седые волосы, этот человек был, безусловно, в прекрасной форме. У него было славянское лицо с острым ястребиным носом, и от него веяло несомненным аристократизмом.