Роджер Желязны - Воины Крови и Мечты

— Консенсусная реальность, — сказала она.

— Хо. И мы думаем, что то, с чем согласятся тысяча или миллион человек, — это реальность, и она реальнее, чем то, что видит и чувствует один человек. Но так ли это?

— Не знаю, — честно призналась она.

— Да, — сказал он добродушно. — Вы не знаете. Ваш сын что-то видит во сне. Каждый раз он видит что-то другое, правда?

— Да… — она нахмурилась. — Доктор Триас говорила, что если вы видите сон и во сне посмотрите на страницу, потом отвернетесь, а потом посмотрите обратно, то написанное изменится. Потому что нет внешнего…

— Воздействия. Хороший, надежный мир. Однако вот чего она вам не сказала, а вам следовало бы понять: страница все равно останется страницей. Книга останется книгой. Вы улавливаете разницу?

— Кажется, да, — сказала она. — Суть вещи останется прежней.

— Хо. Вот чего не случится: вы не сможете, держа в руке книгу, отвернуться и потом превратить ее в розу — если только вашему разуму книга и роза не представляются одним и тем же. Вы понимаете?

— То есть… например, и то и другое воспринимается как источник красоты?

— Совершенно верно. Книга стихов может превратиться в розу. Далее. Каждую ночь Дэвид видит сны. Почти каждую ночь ему снится нечто, которое хочет его съесть. Убить его. Форма этого нечто — внешний фактор. Она зависит от образов, воспринятых в течение дня. Он может увидеть собаку или кошку. Услышать разговор о льве. И тому подобное.

— Внешнее воздействие.

— Хо. Но что остается неизменным, так это страх, зло, боль. Реальность. А когда он начал устанавливать контроль над сном, сон сделался более неистовым.

— Почему?

— Раньше сон развлекался с ним. Забавлялся. Подходил все ближе и ближе. Когда Дэвид начал сопротивляться, сон удивился и тоже стал бороться — преподал ему урок. Прошлой ночью я защитил Дэвида…

— Каким образом?

Лось улыбнулся.

— Простите. — Он отбросил свою пятьдесят первую сигарету за день и закурил пятьдесят вторую.

— Что все это означает для вас?

— Я переживаю собственные сны, — сказал он. — Это тело у меня не единственное. Это лицо не единственное. — Он посмотрел на нее искоса, почти лукаво, и засмеялся над ее недоверчивым выражением.

— Не беспокойтесь. Я не сумасшедший. Просто я таким образом выражаю свои мысли.

— Это уже легче.

— Я прислушиваюсь к своим снам, — сказал он. — И они говорят мне, что ваш сын в беде. У вашего сына осколок горшка, принадлежавшего людям, называвшимся мимбрино. У него не должно быть этой вещи. Каким-то образом он… подцепил страх.

— Подцепил страх?

— И очень глубокий. — В темноте, когда лицо Лося подсвечивалось угольком на конце сигареты, он казался совсем древним стариком. — В старые времена люди говорили о демонах.

Бренда почувствовал, как напряглось ее лицо.

— О, мы о них уже не говорим. Я полагаю, это всего лишь способ описать те глубоко сидящие в нас, острые реакции страха, в которые верит Аннель Триас. Вещи, которые заключают разум в рамку. — Его лицо было устремлено куда-то вдаль, и слова уплывали туда же.

А потом это лицо начало претерпевать ряд пугающих, еле заметных трансформаций. Улыбка сменялась угрюмостью. Уверенность сменялась чем-то, весьма напоминающим страх.

— Можно сказать, что Дэвид нападает сам на себя. Если вы голодаете, тело начинает пожирать собственные мышцы. Дэвид голодает. Я знаю немного о вас и его отце.

Она отвернулась. Несколько секунд помолчала, потом сказала:

— У нас уже давно ничего не получалось. Мы старались держаться вместе ради Дэвида. Но просто ничего не получалось.

— Дэвид говорил, что не может припомнить случая, когда вы целовались, или держались за руки, или каким-либо иным образом проявляли привязанность друг к другу. Ему кажется, что он был случайностью, разрушившей обе ваши жизни.

— Это несправедливо.

— Все в этой истории несправедливо.

— Вы, кажется, начали говорить о чем-то другом, мистер Лось, — тихо напомнила она.

— Просто Лось, — засмеялся он, выпуская клуб дыма. — Я начал говорить о том, что если бы вы не были деловой женщиной, погруженной в мир Тонал, то я бы определил это так: Дэвид одержим.

Она произнесла тихо, очень тихо:

— Одержим?

Он рассмеялся, и это звучало почти убедительно. Почти.

— Конечно, это звучит безумно. Кто верит в демонов в наши дни? — И потом с нарочитой небрежностью он спросил: — Кстати, откуда у Дэвида этот осколок?

Она засмеялась ему в унисон и заметила, что ее смех звучит исключительно ненатурально.

— Этим летом мы были в Аризоне и Нью-Мексико. Осматривали какие-то пещерные поселения.

Он вздохнул:

— Я просто хотел проверить. Дэвид говорил то же самое.

— Если существовали такие вещи… такие вещи, как демоны… то не может ли посещение древних скальных жилищ навлечь на человека беду?

— Если существовали?

— Ну если представить себе нечто подобное.

— Что ж, тогда я бы сказал нет. Эти древние жилища посещало слишком много людей. Даже если в них когда-то и была некая… сила, то она уже давно иссякла.

Ее следующие слова были произнесены так тихо, что он едва их расслышал:

— А если они новые? Только что открытые?

Он отшвырнул сигарету в темноту. Она закрутилась, рассыпая искры.

— Где вы были?

— Милях в ста к северу от Феникса. Это новые раскопки. Какое-то захоронение.

— Он там… трогал что-нибудь? Какие-нибудь только что вырытые предметы?

— Какого рода предметы?

— Это могло быть что-то вроде горшка, — мягко сказал он. — Запечатанный сосуд.

— А что в нем должно было быть?

— Сломанные, обугленные кости. Пепел. Не слишком много. — В пустыне было очень тихо, если не считать ветерка, свистевшего в кустарнике. — Я хочу вам кое-что сказать. Это, конечно, всего лишь легенда. Дед говорил, что мимбрино обладали волшебной силой. Что другие племена их боялись. О них ходили всякие истории. Мимбрино имели дело с духами — демонами, я полагаю. Один из них был очень близок западной концепции Песочного Человека — существа, навевающего сны. Если Дэвид вошел в контакт с чем-то подобным… — Он с силой выпустил дым. — Оно его убьет.

Бренда прислонилась к стенке трейлера, в ногах совсем не осталось силы.

— Что может это остановить? — прошептала она.

— Шаман-воин. Тот, что может путешествовать через миры. Тот, кто готов умереть, чтобы убить. Здесь есть один секрет, знаете ли. Будешь сопротивляться этому, и оно тебя убьет — подобно сопротивлению в электрической цепи. Существуют истории о людях, буквально сгоревших заживо. Спонтанное воспламенение. — Он вновь рассмеялся. — Сказки какие-то.

— Но он всего лишь мальчик, — сказал она. Она оглянулась на Дэвида. Тот уже растянулся перед телевизором и крепко спал.