Оксана Турчанова - Шиза и Малыш

Чувство злобы, желание мести росло, наполняя желчью и толкая к необдуманным поступкам. Если за наших солдат, погибших в Чечне, за Захарыча с Маришкой, не могла отомстить Родина, потому что это не политиков лично коснулась война, не к ним в семьи пришли смерть и горе, то это должен был сделать я — Шиза, рядовой войны.

Я понимал, что ничего не смогу изменить, что не смогу победить систему, но, чтобы выровнять душевный покой, я объявлял боевикам именно этого села свою маленькую войну.

Я покинул расположение заставы глубоким вечером, когда застава еще не заснула, бдительность часовых была усыплена брожением по территории людей и вечерними шумами. Это потом, когда придет ночная темнота, любой шорох будет подозрителен, и провоцировать на выстрел.

За моими плечами вещмешок с пятнадцатью гранатами Ф-1. Десяток пачек патронов к СВД. Левую руку приятно оттягивает винтовка. Старенькая, морально устаревшая, выглядевшая по сравнению с современными снайперками доисторическим чудовищем, но верная и надежная. Это спецназы всякие крутые с навороченным вооружением. И боевики. Было, похоже, что они последние образцы современного вооружения с одного склада получают. А я — мабута, пехота, быдло войны. Но главное — не в вооружении, главное — что в сердце.

Я стал волком — одиночкой. С дикими волками можно воевать, только если сам станешь одним из них. Нельзя воевать с волками, будучи добрым и наивным ягненком. На то, что подумают мои командиры и товарищи, мне было плевать. У меня была цель и план. Через село проходила одна дорога, но вряд ли бандиты настолько наглы, чтобы приходить и уходить по ней. Горы уменьшали варианты передвижения боевиков до пары тропинок, ведущих в село. Причем одна из них выводила на плато, где отсутствие деревьев и кустов делали маловероятным возможность нахождения там банды. А вот вторая уходило в ущелье. Лесистое, темное, изобилующее огромным количеством мест, идеальных для укрытия. А значит, враг мог придти только отсюда. До утра я выбирал место, где укрыться. Замаскировавшись, весь день наблюдал за местностью, и выбирал наиболее оптимальное место для засады. От этого зависел весь успех моего мероприятия. С раннего утра со стороны села раздавался гул машин, было заметно явное оживление, и я понял, что ищут меня…

Трое суток безрезультатно я сидел в своем схроне. Трое суток планировал свои действия. Только добыча не шла в ловушку.

И, наконец, в четвертую ночь мои ожидания были вознаграждены. Как говорится, «ищите и найдете…». Черное небо весенней ночи было усыпано звездами, отчего мир гор наполнился неясным светом, загадочными полутенями кустарников и скал, напоминая своим видом сказочную фантасмагорию. Они спускались с гор. Их было двенадцать человек. Изредка доносилось бряцание оружия. Они шли не таясь. Им некого было бояться, они были дома. Они знали, что ночью трусливые русские прячутся на своих заставах и блоках, трясясь за свои жизни. Но они не знали, что в их доме завелась крыса. И имя этой крысе — Шиза.

Боевики весело смеялись и громко болтали. Они — мужчины. Они — шли убивать мирных граждан, людей другой национальности и веры, людей, которые не могли оказать им сопротивления. И никто не смог бы переубедить меня, что я не прав в своем маниакальном желании отомстить. Хотя бы за Захарыча и Маришку…

Как только утих шум голосов, я приступил к работе. Это только глазам страшно, что я — один, а их — двенадцать.

Грамотно выбранное место делает узкую горную тропу моим союзником. Умело расставленные растяжки с гранатами перекрывают пути отступления и наступления, охватывая зоной поражения все мыслимые места, где можно будет попытаться укрыться. Длина колонны «противника» — около двадцати метров. Время горения замедлителя запала 3,2–4,2 секунды. Из этого и исходим. За четыре секунды пока осознает и выберет куда бежать, каждый из них пробежит не более десяти метров в темноте. Значит, растяжки и ставим в районе вероятного нахождения противника в сорок — пятьдесят метров. А зона поражения у эфки добрая — убойность осколков сохраняется до двухсот метров. Все-таки оборонительная граната. Эфки устанавливаю на разную высоту, чтобы не было возможности укрыться от нее ни в ямке, ни за камнем. Теперь — соединить систему из тончайших проволочек, чтобы сработка произошла практически одновременно…

Верная винтовка в моих руках готова остановить любого счастливчика, которому чудом удастся вырваться из этого «мешка». Уверенность в своей правоте и победе — перевешивает чашу весов на мою сторону. Сомневаться в этом — значит проиграть. А я еще ни в одном сражении, которое планировал сам — не проиграл.

Боевики уходили из села под утро, когда ночь только начала наполняться белесым светом зарождающегося дня. Я лежал на своей огневой позиции, которая располагалась в уступе скалы над местом засады. Уходить в случае неудачи было некуда. И уходить я не собирался. Каждое мое сражение — это либо победа, либо смерть.

Как и рассчитывал, они шли плотной цепочкой, с интервалом в один шаг, передвигаясь легко и споро. И в темноте я чувствовал, что руки у них перепачканы кровью людей. Но они не знали, что по пятам за ними идет еще и смерть.

Идущий первым, зацепив растяжку, на мгновение опешил от неожиданности, все-таки успел среагировать, и что-то гортанно крикнул. Война оттренировала боевиков прекрасно. Они молниеносно стали рассыпаться вдоль тропы, цепляя и разрывая все новые и новые растяжки, установленные на разной высоте.

Дикий восторг войны охватил меня, и я подключился к этой кровавой бойне. В утренних потемках я с трудом выцеливал врага, и только нажимал на курок, как с сожалением видел, что его настигал осколок гранаты. В горячке боя я не понял, сколько боевиков забрала винтовка, а сколько гранаты. Для верности я со своей позиции сделал каждому контрольный выстрел, добивая раненых. Двенадцать. Все точно, как в аптеке.

Начинало светать. Страшная апатия, усталость и безразличие охватили меня. Сказалось трехсуточное отсутствие еды, но есть не хотелось. Надо было возвращаться к своим. С трудом подняв окоченевшее тело, я начал спускаться вниз, к селу, к своим, которые неизвестно что думают насчет моего исчезновения…

Меня закрыли в подвале, в малюсенькой комнатке, где когда-то хранили хозяйственный инвентарь. Ни окошка. Серые бетонные стены, которые никогда не знали ни краски, ни известки. Тусклый свет грязной лампочки. И полуразваленный табурет. Под глазом — «фонарь», который первым делом поставил мне наш дорогой командир заставы. Отобрали все личные вещи, которых практически не было. Забрали все, на чем можно повеситься. Шнурки, брючной и поясной ремни. Придурки. Вешаться я не собираюсь. Если б надо было, давно бы застрелился. Назвали дезертиром и преступником, и посадили под арест.