Александр Белов - Бригада. От сумы до тюрьмы

— И чтоб от него все отвязались, — громко, чтобы перекрыть поднявшийся в зале радостный шум, крикнул Борис Николаевич, — а то знаю я вас! Где Генеральный прокурор?

Из толпы выступил вперед солидный господин в синем мундире.

— Господин Юстинианов, слышал, что я говорю? — Президент вознес указательный палец и показал куда-то в середину купола. — Белов с криминалом завязал! И точка! Чтоб никаких там тюрем, понимаешь, лагерей. А то вам, прокурорам, лишь бы человека за решетку засадить. — И, довольный произведенным впечатлением, царственным жестом удалил чиновника обратно в толпу.

Следующей по протоколу была встреча с представителями бизнеса. Публика аплодисментами приветствовала выход на середину зала трех олигархов: Берестовского, Болтанина и Амбрамовича. Справедливости ради следует отметить, что представители прессы в этом случае возбудились в гораздо большей степени, чем в Сашином.

Супермены от бизнеса ловко раскланялись и выставленными перед собой открытыми ладонями попытались хоть как-то отрегулировать, унять охвативший публику экстаз. Не скоро, но им это удалось. Журналистка Троегудова своим золотым пером резво набросала в блокноте название очередной сенсационной, другие у нее просто не получались, статьи: «Олигархи, кто они: спасители или губители России?»

Через минуту о Саше забыли, будто его и не было. Впрочем, не все: охранник взял его за локоть, чтобы вывести из зала, но его остановил подошедший к ним быстрым шагом генерал Хохлов.

— Вы свободны, майор, — сказал он секьюрити, — у товарища есть пропуск на мероприятие. Вот он… — генерал показал роскошно оформленное именное приглашение в Кремль и протянул еще одну бумагу: — А это подписанный президентом России указ о персональной амнистии для господина Белова. Паспорт он получит позже.

— Отныне он свободный гражданин нашей свободной страны!

Хохлов засмеялся и похлопал по плечу несказанно удивленного таким оборотом дел Сашу, который все никак не мог сообразить, как можно помиловать кого-то, кто еще не осужден?

Как только охранник затерялся в толпе, генерал подвел Белова к премьеру Батину, стоявшему за президентским креслом. К этому времени внимание зала полностью переключилось на олигархов: на этот момент истории России именно они стали героями происходящего перформанса.

Саша поразился тому, с какой быстротой меняется в этом зале политический микроклимат в зависимости от настроения и мимики президента.

Долговязый Батин отвел Белова в сторону и, с лукавой улыбкой пожав ему руку, сказал:

— Ну, Александр Николаевич, не всегда же надо быть таким скромным! Скромные люди живут незаметно и стреляются из пистолета с глушителем. Нам с вами это не грозит, ведь мы с вами оптимисты, а не самоубийцы, не так ли? Примите мои поздравления с заслуженной наградой Родины, — и, заметив, что Белов снова пытается что-то объяснить, остановил его: — Мы в курсе ваших сомнений, но поверьте, это ничего не меняет. Вы совершили подвиг, так что получите, как говориться, по заслугам. Рад за вас, и надеюсь еще о вас услышать. Естественно, в положительном ключе… — он кивнул Белову, потом генералу и вернулся на свой пост за спиной президента России.

Со своим баскетбольным ростом он казался выше всех присутствующих в зале на голову.

Из Кремля Белов вышел через Боровицкие ворота, как обыкновенный турист…

Кабан позволил себе расслабиться, только когда аэробус А 330 Emirates Airlines, отревев положенное перед стартом, начал свой все ускоряющийся бег по взлетной полосе и оторвался от земли. Только после этого!

Всю дорогу до Шереметьева он постоянно оглядывался, как летчик времен Отечественной войны, ожидающий атаки зависшего на хвосте «мессера». Везший их таксист даже стал посматривать на него с опаской, как на не вполне адекватного пассажира, а Надежда Федоровна, оторвавшись от созерцания двенадцати перстней и колец, украшавших ее пальцы, спросила:

— Дорогой, у тебя что, тик на нервной почве? Еще бы не нервничать! Ведь он вез на себе и в большой туристической сумке триста тысяч баксов, большей частью отобранных у старых и новых русских, а также прихваченных у бестолковых арабов в Алаховке.

Их, то есть баксов, а не арабов, могло быть больше на пятьдесят тысяч, но пришлось дать на лапу, вернее, на лапы таможенникам, чтобы они обеспечили ему и Надежде Федоровне стопроцентно надежный зеленый коридор в аэропорту. Эта сумма позволяла надеяться на его благополучный исход, точнее, улет из России. И, слава богу, он не ошибся — таможня дала добро! Это был как раз тот случай, когда экономить — себе дороже.

Но, во-первых, эти баксы надо еще до аэропорта довезти, пока их не хватились его бригадир и шестерки. Им-то он сказал, что едет с их общаком в Баку, чтобы вложить деньги в покупку нефтеналивного танкера «Дербент». Во-вторых, в любой момент на хвост ему могли сесть фээсбэшники, менты, люди Шмидта и лично Александр Белов, которого Кабйн опасался больше всех перечисленных выше вместе взятых.

Правда, их последняя встреча закончилась с нулевым результатом, но Белов всегда казался ему машиной, нацеленной на безусловное выполнение своих задач, как терминатор или Иосиф Виссарионович Сталин. Поэтому, как говорится, пока не поздно, от греха подальше, к Богу поближе…

Кабан покосился на сидевшую рядом с ним Надежду. Сразу после взлета она уткнулась в глянцевый английский журнал мод «Vogue» и забыла обо всем на свете. Это клево, что она говорит по-ихнему, сам-то он ни в зуб ногой. До чего же хороша баба! Нет, не баба, принцесса Диана! Ее великосветскость вызывала у Кабана суеверную дрожь. Богиня, хоть поклоны бей!

Заметив, что Кабан с обожанием на нее смотрит, Надежда положила журнал на обтянутые юбкой колени и требовательно сказала:

— Кабан, дай мне свой паспорт.

Он вжался в кресло и отрицательно помотал головой, как упрямый конь.

— Ты же знаешь, я не люблю повторять дважды, — она так возвысила голос, что сидевшие впереди пассажиры стали на них оборачиваться.

Под ее тяжелым взглядом он нехотя достал из бокового кармана пиджака свою краснокожую паспортину, а потом, поколебавшись, протянул ей чуть дрогнувшей рукой.

Надежда окрыла первую страницу и несколько раз перевела вгляд с нее на Кабана.

— Так значит ты у нас на самом деле Кабанов Ромео Гаврилович? — спросила она, впрочем, довольно нейтральным тоном.

— Роман Гаврилович, — поправил ее Кабанов, которому этот разговор был как нож острый, ну просто не в тему базар.

Его имя ему самому никогда не нравилось, и Ромео его называла только мама, неслучайно нарекшая свое единственное чадо этим вычурным именем. Он действительно был, как говорится, — плод любви. Правда, отец озаботился только его зачатием, после чего навсегда скрылся с их с матерью семейного горизонта.