Роберт Крейс - В погоне за ангелом

Фотографию сделали на улице, ночью. На снимке было полдюжины улыбающихся молодых людей и девушек. Мими Уоррен стояла рядом с девушкой со светлыми волосами, но это была совсем не та Мими Уоррен, которую я знал. У нее были торчащие в разные стороны синие волосы, жирные изумрудные тени вокруг глаз, и она выставила палец в непристойном жесте. Рядом с ней я разглядел здорового симпатичного парня с широченными плечами. Правой рукой он делал птичку, а левая по-хозяйски лежала на груди Мими. Я сделал глубокий вздох. Кэрол и Кэрри больше меня не волновали. Здоровый парень с широченными плечами был Эдди Танг.

Я коснулся его изображения на фотографии.

— Новый друг Мими?

— Угу. Так она сказала.

Одна из девиц, стоявших возле «порше», обошла его, открыла дверцу, уселась за руль и наклонилась, чтобы открыть вторую дверцу. Остальные девушки сели в машину, но «порше» не сдвинулся с места. Одна из девушек закурила. Та, что оказалась на крошечном месте сзади, повернулась в нашу сторону, приглаживая спутанные волосы. Кто-то врубил музыку, и тишину разорвали оглушительные звуки. Девицы стали по очереди прикладываться к бутылочке эвиана. Похоже, вся компания забралась в «порше», чтобы было удобнее за нами наблюдать.

Я еще раз посмотрел на фотографию, которую дала мне Трейси. Эдди был самым старшим и самым крупным. Двое других парней выглядели хрупкими, им явно меньше двадцати. Один в узких джинсах, белой рубашке и слишком свободной куртке с множеством пряжек и заклепок. Другой нарядился в нечто типа формы Китайской национальной гвардии, серую и невзрачную, с двумя рядами одинаковых пуговиц и воротником в стиле Джавахарлала Неру. Парень в форме был азиатом. Однако он совсем не походил на гангстера якудза, скорее — на клерка. Кэрри и еще одна девушка также были азиатками. Та, которую Трейси не знала, была в джинсах и клетчатой рубашке с закатанными рукавами. Нормально. Кэрри оказалась крашеной блондинкой с торчащими во все стороны волосами, размалеванным лицом и пунцово-красными губами и ногтями. Ее шею украшал собачий ошейник. Билли Айдол [46] Билли Айдол — английский рок-музыкант; был солистом группы Generation X. В 1981 году начал сольную карьеру в Нью-Йорке. отдыхает.

— Трейси, это важно. Мими когда-нибудь рассказывала, о чем она говорила с этими людьми?

— Угу.

— Она когда-нибудь упоминала «Хагакурэ»?

— Угу.

— А что именно она говорила?

— Я толком не поняла. Мими твердила, что они настоящие. Говорила, что любит их. И что они ее любят. Она сказала, что это первые люди, у которых есть истинная цель.

Я посмотрел в окно. Цель. В шестнадцать тебе кажется, что вся жизнь — это драма. Я перевел взгляд на Трейси. Ее большие глаза из розовых стали красными, она потерла их и сказала:

— Мне нужно закапать капли.

Она вытащила из сумочки маленькую пластиковую бутылочку, капнула что-то в каждый глаз и пару минут посидела, зажмурившись. Изо всех сил сдерживая слезы.

— Когда вы разговаривали в последний раз?

Она нервно пожала плечами:

— Около трех недель назад.

— Мими рассказывала, что она делала с этими людьми?

Трейси посмотрела на фотографию. Я вернул ей снимок, и она аккуратно положила его в бумажник, словно некую драгоценность.

— Она рассказывала, что они ходят по разным клубам, принимают наркотики и занимаются сексом. Это звучало так, словно только тогда она и жила по-настоящему. И я ей как-то сразу поверила и сказала, что она не должна так поступать. Я предупреждала, что она попадет в беду, ее могут оттрахать или арестовать, но Мими взъярилась, и я заткнулась. В тот раз она сильно на меня разозлилась и не разговаривала со мной целый месяц. Вам надо быть осторожнее.

Трейси сказала это так, словно сообщала только ей одной известную тайну, нечто очень важное и особенное, а мне никогда прежде не доводилось слышать ничего подобного.

— Мими незаметно выбиралась из дома, красилась, переодевалась и проводила время с этими людьми, потом возвращалась домой и превращалась в прежнюю Мими, а родители ни о чем не догадывались, — сказал я.

Трейси кивнула и всхлипнула.

— Мужчина, — догадался я.

Сквозь ветровое стекло я посмотрел на административное здание, большое, чистое и старое, с толстыми испанскими стенами и красной черепичной крышей. Лужайки и деревья были ухожены и аккуратно подстрижены. По дорожкам стайками шли девушки, одни — с книгами в руках, другие — налегке, и почти все улыбались. Я покачал головой.

Трейси Луиза Фишман положила руки на руль и бросила на меня свой Особенный Тайный Взгляд. Словно собиралась сообщить секрет, которым решила поделиться только сейчас.

— Ты хочешь рассказать мне о чем-то действительно странном? — спросил я.

— В прошлом году мы сидели в моей комнате и курили. Моя комната на третьем этаже, в задней части дома, так что я могу открыть окно и никто ничего не заметит.

— И…

— Мы курили, болтали, и Мими вдруг сказала: «Смотри», задрала рубашку и приложила кончик сигареты к животу.

Я сидел в «рэббите», слушая шестнадцатилетнюю Трейси Луизу Фишман, и неожиданно почувствовал, что по спине пробежал холодок.

— Это было так жутко, что я даже ничего не смогла сказать. Я только смотрела, и мне казалось, что это продолжается целую вечность, и я закричала: «Ты с ума сошла, Мими, у тебя останется шрам», а она заявила, что ей наплевать, затем спустила трусики, и я увидела два темных пятнышка там, внизу, где кончаются волосы, и она сказала: «Боль придает нашей жизни смысл, Трейси», потом сильно затянулась и вновь приложила пылающий кончик к животу.

Глаза Трейси Луизы Фишман стали круглыми. Ей было страшно. Казалось, теперь, впервые рассказав о том, что так долго держала в тайне, она сделала эти события реальными, а реальность была постыдной и страшной.

Я провел языком по зубам, подумал о Мими Уоррен, и у меня возникло нехорошее предчувствие.

— И часто она делала такие вещи?

Трейси Луиза Фишман разрыдалась, закрыв лицо руками, плечи ее вздрагивали. Она так долго хранила эту тайну, и ей было страшно. Возможно, ее даже преследовали кошмары. Когда Трейси немного успокоилась, она спросила:

— Вы ее найдете? Найдете и вернете Мими домой?

— Да.

— Я говорила ей, что я настоящая. Я говорила, что у меня есть цель.

Я молча кивнул.

— Она мой друг, — продолжала Трейси внезапно охрипшим голосом.

— Знаю, малышка, — сказал я.

Она вновь разрыдалась и долго не могла успокоиться. Я дал ей свой платок. На бледном совсем детском личике с потерянным взглядом появилось тоскливое выражение, печать одиночества, возникающая, когда твой единственный друг уходит, ты не понимаешь почему, и никого другого нет и никогда не будет. Такой взгляд бывает у тех, кого бросают.