Стивен Хантер - Сезон охоты на людей

– Блестяще, – одобрил Бонсон. – Блестяще, блестяще.

– Это навело меня на размышления. В семьдесят втором году вам, парни, пришлось приложиться мордами об стол, потому что вы позволили улизнуть самому главному свидетелю встреч Пашина и Трига. Вы не смогли выследить его, так как порядочный офицер, которому понравился поступок его капрала, дал ему отпуск, после которого тот сразу же отправился во Вьетнам. Его необходимо было убить, и не только для того, чтобы подстраховать Пашина, но в первую очередь чтобы обезопасить вас. Что же дальше? Каким образом проклятые русские могли узнать, где он находится и что он делает во Вьетнаме? Как они могли выследить его? Такие сведения очень трудно раздобыть, а ведь на них строился весь их план. У них обязательно должен был иметься кто-то внутри. Кто-то должен был иметь доступ к спискам личного состава – иначе нельзя было узнать, где находится мальчишка. Кто-то должен был навести на него убийцу. Соларатов был только исполнителем. Настоящим стрелком были вы.

Бонсон молча смотрел на него.

– Забавно, что каждый раз, когда вы достигаете крупных успехов, все это работает в одну сторону, – продолжал Боб. – Все имеет определенный смысл. Могу сказать о вашей последней ошибке: слишком уж быстро информация попала в Москву и достигла высших лидеров «Памяти», слишком уж быстро был уничтожен Пашин вместе со всеми его президентскими амбициями. Дружище, это было очень, очень быстро сделано. Ведь не станете же вы уверять меня в том, что Управление способно провернуть все это с такой немыслимой скоростью! Никоим образом. Должен быть человек внутри, кто-то такой, кто мог бы просто-напросто сообщить все это по телефону. Проклятье! И теперь все говорят: разве не забавно, что настоящий выигрыш от всего этого получила только коммунистическая партия! Да уж, а по-настоящему забавно то, что коммунистическая сторона вашими руками все это организовала. Кто же вы такой?

– Вы очень, очень умны, – сказал Бонсон. – Вы просто копались немного дольше, чем надо, не так ли?

– Кто вы такой? – повторил Боб.

– Вы никогда не поверили бы в это, но я – история. Я – будущее. Я – человечество. Я – надежда. Я – мессия того, что должно свершиться.

Он снова улыбнулся – истовый подвижник своего собственного безумия.

– Даже Соларатов не мог верить в такое дерьмо, – сказал Боб.

– Ладно, я скажу вам, – заявил Бонсон, – и только потом убью вас. Вы должны расценивать это как проявление большой симпатии.

– Кто вы такой?

– Вы должны были слышать мою настоящую фамилию или где-нибудь откопать ее. Она упоминается в некоторых книгах. Мои родители были американцами из рабочего класса и преданными членами американской Коммунистической партии. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году, в тот самый год, когда я родился, их попросили выйти из партии и готовиться к серьезнейшей работе. Конечно, они согласились. Это была величайшая честь для них. Поэтому они объявили о своем разрыве с партией, отказались от всех своих друзей и прожили следующие пятнадцать лет, работая курьерами, связными для разведчиков, внедрившихся в разработку атомной бомбы. Они передавали информацию Розенбергов, Элджера Хисса, Клауса Фукса – это была самая великолепная работа из всех, которые мы когда-либо проводили в этой стране. Они были героями. Мой отец был великим человеком. Он был куда более великим, чем ваш отец, Суэггер. Он был храбрее, сильнее, жестче, жизнеспособнее, чем ваш отец. Он был лучшим из лучших, а моя мать была святой.

Бонсон вспомнил красоту своей матери, и на его глаза навернулись слезы.

– Остальное вы знаете. Агентство национальной безопасности в конце концов расшифровало их. Мой отец повесился на складе на Рикерз-айленд. Моя мать отправила меня из дома и приняла яд, когда агенты уже поднимались по лестнице, чтобы арестовать ее. Они были Героями Советского Союза! Они отдали революции все, вплоть до собственных жизней. Кто-то из подпольщиков сумел вывезти меня из страны, и уже в следующий вторник я оказался в Москве. Мне было четырнадцать лет от роду, и я был самым настоящим американцем, болельщиком «Янки» и «Джайнтс» с коэффициентом умственного развития 160, и я был готов на все ради того, чтобы свергнуть систему, которая убила моих родителей. Мое обучение продолжалось шесть лет. Когда я снова оказался в этой стране, то был уже майором КГБ. А сейчас я генерал-полковник – у вас это трехзвездный генерал. У меня больше наград, чем вы в состоянии себе даже представить. Я Герой Советского Союза.

– Вы просто психопат. И никакого Советского Союза больше нет, – сказал Боб.

– Очень жаль, что вас не будет на свете и вы не сможете убедиться в том, сколь жестоко вы заблуждаетесь.

Два старинных врага молча смотрели друг на друга.

Первым тишину прервал Бонсон.

– Ладно. Хватит. Убейте его.

Помощники Бонсона подняли пистолеты, 9-миллиметровые дула с надетыми глушителями уставились на Боба. Снова воцарилась полная тишина.

– Не хотите сказать последнее слово? – осведомился Бонсон. – Что-нибудь передать семье?

– Последнее слово? – переспросил Боб. – Хочу, и даже целых три: лицом к врагу.

Он повернул руку и показал им то, что было у него в кулаке, и Бонсон мгновенно понял, почему Суэггер разговаривал так громко. Потому что в ушах у него были затычки. А в кулаке он держал электрическое подрывное устройство М-57 – похожую на кистевой эспандер штучку из зеленой пластмассы, от которой отходил провод, скрывавшийся за картиной, где стояла на своем смешном треножнике противопехотная мина М-18А1, больше известная как клейморовская мина. Один или двое, самые быстрые из пятерых, может быть, и пытались выстрелить, но рефлексы Боба, видимо, оказались все же быстрее, потому что взрыв произошел раньше.

Семьсот граммов пластида, упакованного в корпус мины, взорвались немедленно, а еще через наносекунду по людям ударили семьсот мелких шариков, стена стали, устремившаяся к ним со скоростью почти тысяча двести метров в секунду. Мина сделала то, для чего была предназначена, – уничтожила противника.

Именно уничтожила, в буквальном смысле слова: верхняя половина каждого тела просто-напросто исчезла. Люди взорвались, будто проглотили по гранате, и оказались распылены, превратились в составную часть атмосферы.

Что касается Боба, то он ничего этого не видел. Колонна, как он и рассчитывал, спасла ему жизнь, загородила от ударной волны и осколков. Затычки в ушах сохранили барабанные перепонки. Но семьсот граммов пластида – это все равно не шутки. Он почувствовал, что его вышвырнуло из собственного тела, а потом душа поплыла куда-то по воздуху, пока с силой не ударилась обо что-то, после чего его сознание заполнилось ярким туманом, сверкающей пустотой. Он пробыл в отключке минуту, если не две.