Михаил Серегин - Божий одуванчик

— Может, он куда вышел?

Владимир презрительно скривился: предположение явно не выдерживало ни малейшей критики.

Они спустились и снова взглянули на окна.

Теперь не могло оставаться ни малейших сомнений: свет горел именно в чуриковской квартире.

— А это что за хренота? — внезапно проговорил Илья, щуря близорукие глаза. — Никак у него окно приоткрыто.

— Ну да… это как же… — начал было Олег, но Владимир, в котором интуитивно всколыхнулось нехорошее предчувствие, жестом велел ему замолчать.

— Что, неужели они все с ума посходили? — деревянным голосом отозвался Илья, и местоимение «они» было произнесено так, что Олега невольно передернуло.

Потому что под словом «они» — помимо Чурикова — Свиридов-младший подразумевал еще и Антона Малахова.

От стены отпрыгнула бродячая кошка, Владимир присмотрелся и увидел тело человека. Это был Чуриков…

…Валек лежал в нескольких метрах от стены дома. Судя по позе, у него был сломан позвоночник. Но даже если бы он приземлился на парашюте, это ему не помогло бы.

Потому что он попал точно на невысокую, сантиметров семьдесят, черную чугунную ограду, и ее стойки пронизали его насквозь.

Из угла мертвого рта змейкой выбегала тоненькая струйка крови…

— Вот теперь точно нечисто, — проговорил Владимир и оглянулся на окаменевших от ужаса за его спиной Илью и Олега Осокина…

Лицо Константина Ильича Малахова было совершенно спокойно. Меньше всего он был похож на человека, который потерял сына и племянника.

И только во взгляде тлело нечто такое, что напрочь отбивало охоту всматриваться в эти тусклые, маловыразительные глаза «серого кардинала» ФСБ.

— Вы понимаете, Владимир, — спокойно проговорил он, — что это ужасающее злодеяние… Впрочем, не надо громких слов… Это преступление совершено человеком, который очень хорошо умеет заметать следы. По результатам экспертизы невозможно утверждать, что имели место именно убийства, а не факты суицидального исхода. Для начала прочитайте вот это.

И он протянул сидящему перед ним Свиридову два листа бумаги, и Владимир прочитал следующее:

«Смерть наступила от закрытой черепно-мозговой травмы, сопровождавшейся кровоизлияниями под мягкие мозговые оболочки и мозговые желудочки, и находится в прямой причинной связи с повреждениями в области головы, а также переломами ребер справа и раздроблением правой ключичной кости…»

В квартирах — никаких следов насилия и борьбы. В крови — нет сильнодействующих наркотиков, которые могли спровоцировать несчастье. Два случая — как под копирку. Один к одному. И соответственно идентичны и вердикты: самоубийство.

— Одним словом, типичный суицид — выбросился мальчонка из окна, и к сему прикладывается протокол. Никакого убийства, — веско резюмировал Константин Ильич. — Я разговаривал с экспертами из угрозыска, которые дали это заключение… Они в один голос говорят, что это самоубийство. Так что… — Он покачал головой и добавил:

— В принципе, этого стоило ожидать. Очевидность. Пугающая очевидность.

Вследствие этой очевидности уголовные дела заведены не были: нет состава преступления.

Действительно… нет.

Константин Ильич помолчал, а потом вскинул на Свиридова глаза и отчеканил:

— Но весь мой опыт, вся моя интуиция протестуют против подобного оборота событий! В угрозыске и прокуратуре сказали: сочувствуем тебе, Константин Ильич, но и ты нас пойми: дел по горло. Криминальная столица России, что ж вы хотите. Да я и сам знаю… столько пришлось разгрести дерьма.

Он устало перекосил лицо в кривой блеклой усмешке, показывая неровные белые зубы, и продолжал:

— Работы в самом деле по горло. Слишком много, чтобы я мог разменивать своих специалистов на рытье в «глухарях», да еще откровенной мелочовке… так, двое мальчишек выпали из окна. Не тот масштаб, не то ведомство. И я сам… нет времени заняться. А ведь Антон говорил… говорил, что ему кто-то звонит — и молчит в трубку. И Валентин.

Он снова постучал пальцем по столу — вероятно, для него это был способ нервной разрядки — и продолжил уже совсем тихо:

— Разумеется, мне известно, настолько неоднозначна и противоречива ваша репутация у спецслужб и правоохранительных органов. Но я внимательно изучил ваше досье… вот оно… и хотел бы, чтобы именно вы занялись этим делом. Тем более что вы все равно имеете отношение к детективному агентству Осоргина Анатолия Григорьевича… Более того, мне стало известно, что он тоже просил вас об этом. Дело касается и вашего брата…

— А вы не боитесь поручать дело, касающееся смерти ваших близких, человеку с такой, как вы выразились, неоднозначной репутацией? Человеку, находившемуся в федеральном розыске?

— Я хорошо изучил ваше досье, — проговорил Малахов. — У вас очень интересная биография. Но есть один пункт, который особенно привлекает в вас: дело в том, что я был знаком с полковником Платоновым, главой вашей структуры, ныне покойным. И мне известно, каких людей он привлекал в свой отдел. Там работали исключительно специалисты экстра-класса. Виртуозы…

— Тогда, думаю, вам известно, на чем именно специализировались эти виртуозы, Константин Ильич, — сухо сказал Свиридов.

— Разумеется. Гроссмейстеры смерти. Государственные киллеры.

— А вы предлагаете мне диаметрально противоположное: найти тех, кто убил или подтолкнул к смерти Антона и Валентина.

— Не только, — жестко проговорил Малахов. — Не только. Я предлагаю вам не только найти. Но и ликвидировать. Как камень в омут — без следа…

— …Без суда и следствия, — в тон ему договорил Владимир.

Всю маску равнодушия и глухой, нарочито заторможенной оцепенелой сдержанности сорвало с Малахова единым махом, как ветер неудержимо срывает с деревьев красно-желтые сухие листья. Стальная воля, сжимающая в кулак всяческие эмоции, внезапно уступила — и как будто сорвалась упруго вжатая до упора могучая пружина.

— Да, без суда и следствия! — бросил он. — Без суда и следствия! У меня нет времени на эти суды и пересуды! Ни времени, ни возможности, ни оснований! Но мне и не нужно все это! Существуют иные пути, и бывает в жизни такое, когда не приходится брезговать ничем.

— Я не могу сразу ответить вам, Константин Ильич, — сказал Владимир. — Я возьмусь за это дело, потому что мой брат просил меня об этом и потому что он тоже уверен в том, что это не могло быть самоубийство. Два самоубийства, один к одному, — это уже слишком. Но что касается второй части вашей просьбы… Все не так просто. Я уже не могу порешить кого-то без суда и следствия. Так что мы еще увидимся, Константин Ильич. И все обсудим.

Малахов посмотрел на Владимира тяжелым, испытующим взглядом, а потом медленно наклонил голову в знак согласия…