Петр Катериничев - Банкир

— Мы пришли.

Парень распахнул дверь, вошел, положил на стеклянный дымчатый столик пачку сигарет и зажигалку. Одинцова вошла следом и почувствовала, как ее страх превращается в дикий, животный ужас. Комната напоминала кабинет зубного врача: здесь стояла кушетка, лежачее «кресло», похожее на зубоврачебное, но с двух сторон свисали прочные ремни, чтобы фиксировать «пациента»; за слегка тонированным оргстеклом запертых шкафов угадывался блеск медицинских инструментов… Или — не медицинских?.. Стены были абсолютно белыми; стерильно чистым бельем были застелены и кушетка, и кресло…

— Ждите, — бросил парень и вышел.

«Чего?» — хотела прокричать ему вслед девушка, но ее беспомощный взгляд уткнулся в закрывшуюся, обитую белым дерматином дверь. Лязг металлического замка и — тишина.

Она опустилась на холодную простыню кушетки и замерла. Больше всего ей хотелось умереть, сейчас, сразу, пока…

Что будет — она не знала.

Может быть, вскрыть вены?.. Но шкафы — заперты, а стекло, это видно сразу, особое — его не разбить и молотком… Или — вытянуть из сапожек шнурки и — удавиться?.. Бред…

Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. Обернулась. В двери был наружный телескопический глазок; она была уверена, что кто-то сейчас рассматривает ее, внимательно, алчно… Господи, что же с ней теперь будет?..

Девочка сжалась от какого-то обреченного Отчаяния и завыла, будто маленький щенок, провалившийся невесть куда и чутьем понимающий, что выбраться не сможет. Никогда.

Проснулся я от толчка.

Колян ругался длинно и виртуозно. Гляжу в оконце — подъезжаем к Курскому.

Поезд пришел час назад, мы опоздали. Видя мое кислое лицо, Колян прокомментировал:

— Так мы по той Москве уже час и крутимся. Не проехать, да и развязки я не знаю… А перед бампером такие лизаные борта мельтешат, что так и просится — врезать! Чтоб не выдребывались! Где причалить-то?

Прикидываю. Разворачиваться, потом пилить к Курскому снова…

— Приткнись где-то вон там, сбоку.

— Сделаем.

— Держи, — протягиваю ему пачку баксов, никак не меньше шести сотен полтинниками, реквизированную у блондина: ему не пригодятся, а Колян на эти деньги, глядишь, к машине не только бронированный бампер, он к ней крылья приспособит! — Только — подожди чуток, мало ли…

— Да подожду. — Он припарковал машину у скверика. — Чтобы менты не согнали — капот открою, сломался, и все тут…

— Ага. — Я выскочил было из машины…

— Погоди, Серега!

— Да?

— Держи. — Колян протягивает мне черную вязаную шапочку. — А то ты с бинтами на голове — как комиссар в каком кино…

— Спасибо.

Натягиваю шапочку и бегу к вокзалу. Прихрамываю. Нога затекла от сидения, ничего, разойдется. Да и обращать внимание на такую мелочь, как боль, — это воощее. Есть! Поезд еще не успели отогнать на запасные. Иду вдоль вагонов. У одного — встречаю торопящуюся тетю, по виду — проводницу.

— Скажите, вы с этого поезда?

— Ну… — не сбавляя шага, разлепляет она губы.

— А из какого вагона?

— А тебе что за дело?

— Я в Репнинске отстал.

— В Репнинске?

— Ну да.

— Вещи, что ли, забрать? Так лишних у нас не нашлось.

— Да нет. Я с подругой ехал…

— А-а-а… Нашлась пропажа…

— Какая пропажа?

— Да ты и есть. У нас две: проводник исчез, ну и ты. На тебя бы внимания никто не обратил, а проводник — он все же лицо служилое… Бригадир — рвет и мечет! Вы с ним не вместе, случаем, были?

— Вместе, — вру, не моргнув.

— Ну и где он?

— В больнице.

— Ну да?!

— Ага. — Приподнимаю шапочку, демонстрирую белую повязку.

— А что случилось-то?

— Ногу он сломал.

— Спьяну, что ли? — недоверчиво смотрит на меня женщина.

— Да долго рассказывать… Вышли в Репнинске, а там… Скажите, а девушка, что со мной ехала…

— Хм… Нашла из-за кого убиваться… Тоже — принц писаный. — Женщина окинула меня уничижающим взглядом. — На такую девку надо дышать — не надышаться, а ты, видать, запьянствовал… Чего в Репнинске-то вылезал, не хватило?

— Да нет… К проводнику какие-то парни подошли… Я как раз — курил…

Слово за слово… Он с ними отошел куда-то, побазарить… А тут — поезд тронулся… Я за ним метнулся, пока назад вернулись, от поезда — одни огоньки… А тут и парни эти вернулись, начали вязаться… Или не поделили они с провожалой чего — не знаю… Короче, мне по башке, он ногу поломал, в ступне: один его чем-то тяжелым навернул, поскользнулся, ну и… Потом, как водится, милиция: разбирательство… А чего там разбираться — все налицо… Меня как из отделения отпустили — я сразу попутку поймал, и — сюда. А проводника вашего — в больницу, в гипс. А что девчонка-то моя, сошла?

— Сошла, а куда она делась? Подождала-подождала, да и не дождалась… А я бы такого — и дожидаться не стала: тоже брыльянтовый! Да и сдается мне — брешешь ты все! — Баба уперла руки в бока и неожиданно толканула меня к группке, тусующейся у вагона:

— Вон, ты им поди объясни, где был да куда Прохоренко задевался. Они час тут уже всех пытают: что, да как, да почему! А девка такая себе получше найдет, не такого ханурика стоеросового!

Наткнувшись на взгляд одного из парней, я все понял сразу. Как и он. Я спрыгнул под платформу и побежал. Двое метнулись следом, третий погнал по платформе, наперерез. Почувствовав, что догоняют, быстро разворачиваюсь, выхватываю «тишаки» и влепляю по пуле в лоб каждому. Оба падают как скошенные.

Затаиваюсь за бетонным стояком. Третий добрался до края платформы, спустился вниз, бредет осторожно, стволом вперед. Он видит только лежащих парней, меня — нет; озирается по сторонам, стараясь засечь любое постороннее движение. До него пять метров… Три… Два… Выуживаю из кармана снаряженную обойму и бросаю в сторону. Жалко, конечно, но если я этого не сделаю, она мне, может статься, вообще никогда не пригодится! Металл ударяет о бетон, реакция парня мгновенная: он развернулся всем телом, выстрелил на звук, с обеих рук. Следом — еще два выстрела, но уже — мои. Обе пули попадают в бедро, парень успевает вывернуть ствол в мою сторону, но спустить курок — уже нет: моя ступня с хрустом впечатывает его руку с пистолетом в щебенку. Другой ногой с разгону бью его в подбородок. Отключка. Полная. Подхватываю боевичка на плечи — и бегом…

Прохожу за станционными зданиями, здесь оставляю раненого, для верности добавляю ему по голове, чтобы не вздумал очухаться, бегу через подобие сквера к дороге… Колян — молодец: дисциплинированно ждет, делая вид, что копается в моторе. А может, успел уже придумать очередное усовершенствование, что-нибудь типа вертикального взлета над потоком плотно идущего транспорта, и сейчас — внедряет в жизнь.

— Колян! — кричу я. Тот поднимает голову.