Петр Катериничев - Банкир

Абстиненция мучит — сил нет. И надо сказать, не нас одних: еще с десяток мужиков пережидают «авианалет» с тяжелым похмельным сердцебиением…

«Условного врага» наши доблестные «условные соколы» отогнали ровно в четырнадцать ноль-ноль! Труба пропела буквально из каких-то репродукторов, и — народ ломанулся к магазину! Из каких щелей и подворотен посыпались в середине рабочего дня страждущие — неясно; помню одно — кроссов с такой скоростью я не бегал давно… Разве что на флоте — ну, там от пули…

К «питейной точке» я пришел первым. Ухватился за приваренную к окованной металлом двери ручку мертво — хрен оторвешь! Приятель страховал сзади. А как отпело — а пиликало «отбой» секунд тридцать — сорок, — я оглянулся — и ахнул!.. За эти «трубные» секунды за мной успел выстроиться хвост человек в двести! Не-э-эт, господа капиталисты, умом Россию вам не понять! Никогда! И еще… И еще подумалось тогда: вот эту бы энергию «рывка к прилавку» после «маневров» — да в мирных целях! Весь американский промышленный комплекс вместе с японским кибернетическим чудом рядом просто отдыхать будут!..

А чего мне столь злачное времечко вспомнилось?.. Сейчас на дворе, как говорят по «ящику», другие реалии…

Просто и песни, и стихи я лабал как раз тогда, чтобы было чем занять понурую от непрекращающегося пьянства голову… Сейчас слушаю вполуха — неплохо, надо сказать, получалось…

А Тишайший покамест кратко, но внятно излагает мне на ухо свою версию происшедших событий…

От этого — так скверно, что хочется плакать…

Выходит, мы все по-прежнему заложники Замка? И я, и Лена, и Михалыч, и Валериан, и Галя Вострякова, и Кришна, и даже тот, невидимый и неслышимый, что считается высшим приоритетом?.. Скверно…

Стоп. На хрен философии! Нам нужно убраться отсюда, а там видно будет!

Разберемся! Будем живы — не помрем! Ну а Бог не выдаст — свинья не съест!

Черчу на куске бумаги несколько слов Тишайшему и прикуриваю от подожженного клочка…

— Дор, ты чего такой насупленный? — Лена проснулась так же неожиданно, как и уснула. И подошла неслышно; стоит сзади, смотрит на монитор, за которым мы работаем. — «Коль мысли черные к тебе придут — откупори шампанского бутылку…»

— Что?

— О чем грустишь?..

— Погоди…

Мои мысли несутся пришпоренными лошадьми…

«Коль мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку иль перечти „Женитьбу Фигаро“…»

»…Там есть один мотив… Я все твержу его, когда я счастлив…»

»…архитектура — это застывшая музыка…»

»…музыку я разъял, как труп…»

»…Теперь — пора! Заветный дар любви, переходи сегодня в чашу дружбы…»

»…Я не имею права лгать вам, ведь вы — обладатель Камня Крови…»

»…Видимость — не всегда есть сущее…»

»…А вы знаете, что архитектура — это застывшая музыка? Каждый камень — словно нота, и каждый имеет свое звучание… Но не все способны слышать…

Имеющий уши — да услышит…»

»…Слово?..»

«Мелодию света…»

…На пустынной площади — сцена. На ней — Пьеро, он грустен и меланхоличен в своем белом одеянии с длинными, до самых подмостков, рукавами… Я вдруг понимаю, что, кроме Арлекина, я — единственный живой человек на этой площади…

Пьеро смотрит на меня долгим взглядом и исчезает во мраке кулис… Губы его шевелятся, я даже не слышу — читаю по ним: «Не уставай… Угадай мелодию…

Угадай мелодию и — вернись…»

»…Девушка похожа на тростниковую флейту. И еще — на рубин под дождем. В темноте он кажется черным, но стоит капле света или влаги попасть на его грани — рубин оживает, становится теплым и густым, как малиновое вино…»

»…угадай мелодию света…»

»…а не бросить ли тебе этот камень…»

»…угадай мелодию…»

…Капли падают с высоких сосен в мерцающем свете рождающегося утра, каждая — похожа на драгоценный, светящийся камень…

»…угадай мелодию света…»

Закрываю глаза…

И — слышу увертюру… Сначала — перебор гуслей… А вот — словно ясный, светлый ручеек побежал по лесу, устремляясь вниз, к озеру Светлояру… Звук пастушьего рожка, чистый, как прозрачный лесной воздух… И вдруг — тревога…

Она нарастает, становится высокой, нестерпимой… И — снова — перелив озерных вод, медленный, спокойный, вечный…

»…Если же пойдет, и сомневаться начнет, и славить везде, то таковому закроет Господь град. И покажется он ему лесом или пустым местом…»

»…И сей град Большой Китеж невидим стал и оберегаем рукою Божию — так под конец века нашего многомятежного и слез достойного покрыл Господь тот град дланию Своей. И стал он невидим по молению и по прошению тех, кто достойно и праведно к нему припадает…»

«Сбереги и сохрани, Богородица, освяти знаменьем Русь — землю крестную…»

Я вижу отца. Он сидит и слушает музыку. Ту, что так любила моя мать…

Из-за озера, яра глубокого Прибегали туры златорогие, Всех двенадцать туров без единого…

«Сказание о Великом и Невидимом граде Китеже…»

— Михалыч! У тебя в умной машине оперы есть? — спрашиваю Тишайшего.

— Да хоть па-де-де из «Лебединого озера»!

— Тогда — Римского-Корсакова…

— Китеж?

— Да. Сам догадался?

— Ну так.

— Давно?

— Порядочно.

— А чего не «считал»?

— А зачем?

Смотрим друг другу в глаза.

— Понятно. Сейчас — запускай. Но — через…

— Учту, — понимающе кивает Тишайший.

Он работает, что-то себе напевая…

Звучит музыка… Словно ясный, светлый ручеек бежит по лесу к тихому лесному озеру Светлояру…

Михалыч вывел эквалайзер на монитор, включил музыку на всю мощь динамиков, наклонился ко мне:

— Да, совсем забыл сказать…

При этом он успевает следить за тем, как наполняются файлы…

Горин сидит у дублирующего компьютера. Позади него — по-прежнему двое дебилов с надутыми мордами и строгий, молчаливый мужчина. Валериану страшно, безмерно страшно. Но он помнит и слова Тишайшего: «Как только от нас получат то, что хотят, — нас устранят. Немедленно. И пуля в голову — это как мечта. Ты же видел, как смотрят эти дебилы-охраннички… Нас с тобой они ненавидят люто, и легкой смерти от них ждать не приходится…»

Валериан догадался обо всех манипуляциях Тишайшего… А вдруг они заметят?! Липкий пот разом покрыл все его тело…

Нет. Невозможно. В Замке всего два компьютерных гения — Тишайший и он сам.

Для одного «домика» — даже много.

— Что?! — вдруг спросил мужчина, положив руку на плечо Валериану.

Тот собрался, сглотнул ставшую жесткой, как наждак, слюну, выдохнул:

— Пошла расшифровка!

Человек облегченно откинулся в кресле. Выудил из массивного золотого портсигара ароматную, набитую вручную папиросу и с удовольствием затянулся легким дымом.

Слегка прищурившись, он наблюдал за пляской бликов эквалайзера на экране… Теперь… Теперь он — самый могущественный финансист России… А может быть, и — мира…