Петр Катериничев - Любовь и доблесть

Легионера Жака у дверей не было: исчез. Наверное, решил здраво: лучше быть живым трусом, чем мертвым героем. А он и трусом не был. Просто ему были нужны деньги. Не честь и не слава. Когда денег достаточно, собственная смерть кажется большой несправедливостью. Логично. Если убивать за деньги принято, то умирать за них глупо. Хотя... Продажная смерть куда хуже продажной любви.

«Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног...» Мотив «Марсельезы» угадывался отчетливо. Данилов открыл дверь, отступил в темноту, навел автомат.

Вошедший появился в проеме, Олег скомандовал:

– Дверь закрой!

Тот молча задвинул засов, сказал спокойно:

– Ты только не стрельни с перепугу! Нервные все стали...

– Долго пропадал, Зубр.

– Но не пропал. Я боялся не найти вас здесь.

– И не нашел бы. Несчастный случай. Элли отравилась. Ягодами.

– Счастливый случай.

– Да?

– Все европейцы, бежавшие из поселка в Кидрасу, перебиты по дороге.

Кровавая баня, как некогда выражались. Засада.

– Власть как языческий храм: тверда на крови.

– Мир не изменился.

Данилов прикрыл веки, помассировал их пальцами. Виртуальная картинка стала полной и красочной. В самый раз для крупного плана.

– Не изменился... Что Джеймс Хургада?

– Убит. Суток полтора тому.

– Специалистов перебили по его приказу?

– Нет. Думаю, провокаторы Джамирро. А здесь уркаганят солдаты юга и люмпены из пригородов Кидрасы. Думаю, через часок их уже начнут истреблять все: и головорезы Джамирро, и гвардейцы нгоро. Показательно.

– Единство противоположностей?

– На этом этапе – да.

– Джамирро не удержится. Глуп и жесток.

– Как знать.

– С вертолетом не сложилось?

– Никак. Сам еле прорвался.

– Один?

– Да.

– Обстреливали по дороге?

– Разок. Да и то – вроде шепотом. «Хаммер» уж очень авторитетный.

– На чьей стороне теперь легионеры?

– Как всегда, на победившей. Им повышено жалованье.

– Что будем делать?

– Бежать.

– С камнями?

– Теперь уже – как получится. Лучше живой и бедный, чем... Ну дальше ты знаешь.

– Зубр... А ты ведь не алмазную игру крутил с Хургадой,.. Или – не только ее?

– Нет. Не алмазную. Что эти камушки рядом с властью и нефтью?

– Много нефти?

– Бездна.

– Зачем тебе это?

– Мир слишком мал, а Россия слишком велика, чтобы у кого-то из наших здесь не было интересов.

– "Нефтьпром"?

– Можно сказать и так.

– Времена поменялись. То, что хорошо для «Нефтьпрома», не всегда хорошо для России.

– Времена поменялись. Мир не изменился. Добрые дела наказуемы.

– Ты делал доброе дело?

– Я выполнял свою работу.

– А я пытаюсь выполнить свою. Нужно вывести из-под огня Элли, ее папашу и еще пару человек.

– Кто такие?

– Мисс Брайтон, медсестра, и доктор Веллингтон.

– Доктор Веллингтон здесь? – повеселел Зубр.

– Да.

– Наши акции растут. Нас приютит и спрячет любая мало-мальски приличная африканская семья. В их понимании этого слова: племя.

– И не выдадут?

– По обстоятельствам. Не будь ребенком, Олег: не нужно требовать от окружающих того, чего они выполнить не в силах. И всегда будешь доволен ими.

– И счастлив?

– Может быть.

– Это сентенция?

– Это добрый совет. По жизни.

– Тогда нужно выжить.

– Обязательно. Пункт первый: осторожно убраться из поселка. Палят с восточной стороны и с западной. Но это не значит, что поселок не окружен.

– Зубр, ответь честно: почему ты вернулся сюда?

– Хочется сказать, что ради красивых глаз Элли или по старой дружбе...

Нет. Камни. Я еще не похоронил сладкую мечту об австралийском рае.

– Чем тебе здесь не рай? Когда тихо?

– В раю должно быть тихо всегда. Нужно быть уверенным по крайней мере в ста пятидесяти годах грядущей мирной жизни.

– Пижонство. Полвека мира тебе мало?

– Мира всегда мало. «Если завтра война, если завтра в поход...» Какой смысл заводить детей? Никакого.

– Дети выбирают путь сами.

– Мои будут ботаниками. Станут растить цветы. Или – разводить бабочек.

Данила-мастер, по-моему, мы заболтались. Пустой треп не увеличивает шансы на выживание.

– Это не пустой треп. Я выясняю, насколько ты надежен.

– Не беспокойся. Когда вокруг огонь – мы в одной пироге.

– До первого поворота?

– Может быть. Но до этого поворота еще нужно дожить. А уж что за ним – кто знает? Лучше как ятуго: не планировать будущее.

– И не вспоминать прошлое?

– Это умеют только камни. Они не вспоминают прошлое. Они живут им. Как и настоящим и будущим. Они живут всегда, – раздалось по-английски.

Доктор Герберт фон Вернер появился в нижнем холле откуда-то из подвала.

– Вот не знал, что вы понимаете русский, – удивился Зубр.

– Не знали?

– Не знал. Но подозревал.

Старик зашелся хохотом. Данилов нахмурился: уж не вкатил ли себе этот божий одуванчик, стрелок-любитель, искусствовед и философ-теоретик порцию психоделика? Нет, психоделики – это хиппи, семидесятые, чистый кайф, чистое искусство, альтруистическое белое безумие... Безумие времен молодости доктора Вернера было судорожным алкоголизмом потерянного межвоенного поколения...

Понять это состояние Европы и европейцев – между мировыми войнами – мы уже не можем и не сможем никогда. И Бог им судья. Впрочем, и в двадцатых, и позже отдельные одаренные личности ставили себя выше алкоголя и грешили запоздалой модой серебряного века – абсентом и кокаином. Похоже, доктор Вернер втянул понюшку на радостях. И не одну.

Доктор Вернер сиял; глаза лихорадочно блестели, лицо в мертвенном освещении мониторов слежения походило на личину одного из монстров с офортов Франсиско Гойи. «Сон разума рождает чудовищ...» Данилов даже тряхнул головой, сгоняя наваждение. В руках Вернера был объемистый кофр; узловатые пальцы доктора сжимали его цепко и бережно, словно там хранился порожденный больным гением гомункулус. К поясу были приторочены небольшая сумка и две антикварные желтые кобуры, в которых покоились не менее антикварные «люгеры» образца 1907 года. Это придавало Вернеру некую несуразность, но не было в нем ничего комичного.

– Что за стрельба? – спросил он.

– Грабят.

– Кого? – Во взгляде не беспокойство, а живейший интерес:

«Так-так-так-так-так?..»

– Всех.

– Кажется, все уехали?

– Для нищего и сухарь бублик.

С восточной стороны поселка послышалась частая беспорядочная пальба.

– Празднуют победу?

– Нет, скорее стычка между ватагами мародеров.

– А наш дом – как заколдованный... – с ребяческой радостью объявил Вернер.

Снаружи грохнула очередь, и автоматные пули зачавкали по деревянной обшивке бронированной входной двери.

– Кончилось колдовство. Началась суровая правда, – иронически скривился Зубр, поменял рожок в автомате, поглядел на Олега: