Андрей Канев - Пуля, Заговорённая...

Николай Александрович Варламов свои погоны подполковника зарабатывал тяжело, не везло ему со званиями, и всё тут. Был он человеком веселым и осмотрительным, как говорится, никогда поперек батьки в пекло не лез. Но и трусом не был однозначно, Павелецкий столкнулся с ним в деле, когда уничтожили троих боевиков, направлявшихся к Ночному волку с грузом необходимых боеприпасов, продуктов и солнечной батареей электропитания.

Трескоед он и есть трескоед. И ничего тут не поделаешь. Командир Архангельского сводного отряда милиции Николай Александрович Евтихеев тоже, как и Варламов, носил погоны подполковника милиции. На «земле» он был начальником ОВД города Коряжмы, спокойный по натуре своей человек и почти не пьющий водки. Разумеется, в Архангельске для него и солнце было солнечней и вода мокрее, да и жила там его любимая женушка, родившая Евтихееву двоих сыновей и лапочку дочку.

Командир астраханского сводного отряда милиции Василий Васильевич Семёнов, однако, тоже подполковник, пришел в милицию, помыкавшись по жизни, и не найдя себе в ней другого места, после службы в армии. Его пограничную заставу сократили, сократили и его тридцатичетырехлетнего подполковника заместителя командира. В милиции он себя нашел сразу, став заместителем по службе одного из райотделов внутренних дел. Павелецкий любил возить на его КПП и ПВД различного рода комиссии и проверки. Всё на них было четко по военному, выложено камешками и покрашено, кусты подстрижены по ранжиру, наглядная агитация в наличии сверкала глянцем свежих красок.

Павла Сергеевича Быстрова, доблестного майора, владельца нескольких киосков, оформленных на жену в городе Ейске, занесло в Чечню исключительно за получением удостоверения ветерана боевых действий. СОМ Краснодарского края по результатам работы влачил самое скромное существование. За то всегда был богат «гуманитаркой», сыт и в меру пьян, а, ещё и нос имел в табаке. Любая проверка, приезжавшая на КПП или ПВД майора Быстрова, тут же утопала в изобилии сырокопченостей и вкусных ароматных коньяков.

Вот этих самых «полководцев» и «командармов» ждал на совещание Павелецкий. А ещё на совещание к ним собирался прийти начальник разведки комендатуры, чтобы обсудить план совместных действий по поимке одного из главарей «лесных братьев».

Шулепов, в отличие от Федосея Гудырева, был по жизни мужик правильный. И войну прошёл честно от начала до конца, а не так как тот, в плен не попадал, на нарах вшей не давил, после войны продолжил службу на караульной вышке. Никого не ограбил, без причины и приказа не убивал.

Только вот с семьёй не заладилось. Была до войны невеста, в оккупацию куда-то пропала. Случались потом женщины, да всё как-то одноразово и бестолково. На одной из них и женился скоропалительно, между караульными сменами. Родила ему Оксана дочь да после этого недели не прожила, умерла. Дочка так и воспитывалась у Оксаниных родителей, отца почти не знала. Только вот в последнее время внук Эдик стал к нему на кочегарку заглядывать, как в школу пошёл. Так и промыкался всю жизнь без жены и вроде как без детей. Встретил, правда, после войны девушку, которой до сих пор во сне мочку уха целует, но не суждено было им, не суждено…

Одна привязанность и осталась — овчарка Зойка, с которой вместе служили. В зоне её держали для потомства. Сколько знатных кобелей-служак от неё родилось. По посёлку ходили слухи, что он живёт с Зойкой, как с женщиной, но это была неправда. Он жил с ней, как с матерью, как с единственным и молчаливым другом. Подойдёт утром Зойка к кровати хозяина, положит свою огромную голову на подушку — дыхание ровное, глаза преданные и грустные… Ей-ей, есть ради кого доживать свой век Ивану Шулепову, ради неё вот, да внука Эдечки. А тут петух издох. Да и чёрт с ним — Зойке праздник.

Завершив дело, Иван Петрович прикрыл таз с перьями картофельным мешком, чтобы ветром по двору не раздуло, и понёс птицу в дом. Пора было завтрак готовить, тесто на оладьи уже подошло.

Шулепов возился с прополкой и поливкой в огороде, когда вдруг увидел быстро идущего в сторону леса набычившегося Михеича. Давненько они друг друга не лицезрели. Иван Петрович выпрямился и вперил в идущего свинцовый взгляд. Его тяжёлые кисти рук были измазаны землёй. С каким бы удовольствием Шулепов подмял бы под себя этого кузнечика, вдавил бы всем телом в дорожную пыль и расплющил петушиную головёнку в блин. Да ведь не справиться, поди, с этим жилистым угрём, выскользнет из рук и уползёт ядовито шипеть в свой конец посёлка.

Михеич замедлил шаг и ещё больше напружинился. Его язык то и дело облизывал пересохшие губы. Глаза, как два ствола, ощупывали тушу Петровича, напрягшуюся за аккуратным, штакетник к штакетнику, заборчиком. В нём не было страха перед этим несколько постаревшим и, как бы, съёжившимся великаном, как не было его и раньше, когда они были вдвоём в одной зоне по разные стороны «колючки». Тогда, в долгие караульные ночи, вместе попивали крутой зэковский чифирь и вели беседы, вспоминая фронт. Шулепов чувствовал несправедливость осуждения Гудырева. Но то, что произошло потом… Нет, такое не прощается.

Расстояние между ними неумолимо сокращалось. Зойка, лежавшая тут же между грядками, почувствовала неладное, вскинула голову и навострила уши. Глаза её видели плохо, из пасти текла на лапы слюна, но нюх не подводит собаку до самой смерти, а пахло недобрым.

Навстречу Федосею Михеичу спешил по своим делам технорук Дорохов, суетливый и крикливый пострел лет пятидесяти. Он поздоровался со стариками. Взгляды Петровича и Михеича разминулись. Один ускорил шаги к лесу, стараясь распрямить сутулую спину и показать тем самым, что победу в дуэли одержал он, а другой только полушёпотом процедил по привычке овчарке:

— Лежать!

И снова навис над грядкой, с трудом согнув свои поражённые ревматизмом колени. Подумав, что-то никто давно на огонёк не заглядывал со вчерашнего дня, может, одному накатить пару стаканов…

В лесу у Михеича отлегло от сердца. Он сначала шагал, не замечая ни дороги, ни грибов, нёс в голове злые мысли. А потом вдруг взгляд его случайно наткнулся на россыпь коричневоголовых молодых боровиков, и отлегло от сердца. Злость растворилась, и на старика снизошло равновесие.

Михеич шагал по мягкому мху и радовался жизни, как вдруг чуткое ухо охотника уловило какой-то неясный шорох. Он замер и услышал поскуливание. Осторожно пошёл на звук и шагах в ста от себя обнаружил застрявшего между полусгнившим пнём и рогатиной упавшей толстой ветви трёхнедельного медвежонка. Старик прислушался, внимательно осмотрелся, медведицей рядом и не пахло. Он вынул из рюкзака намазанный маслом хлеб и сунул его под нос медвежонку, задёргавшемуся в ловушке с ещё большей силой. Тот, принюхавшись, успокоился и слизал длинным языком подтаявшее масло. После этого Михеич покрепче схватил его за загривок, и, держа руку так, чтобы не достали ни зубы, ни лапы, стал освобождать несмышлёныша из плена. Тот вырвался из цепких рук старика и сиганул от него в ближайшие заросли. Михеич рассмеялся и зашагал в другую сторону. На этом бы и всё. Но каково же было изумление старика, когда он обнаружил, что мишка в некотором отдалении бежит за ним.