Андрей Кивинов - Киллер навсегда

– Что, долю попросишь?

– Не попрошу. Пока ты машину новую не купил, я тебя… про тебя много нехорошего думал.

– А теперь, значит, мнение, конкретно, переменил?

– Да нет, просто отпали дурацкие мысли, что это ты ее грохнул. Каюсь, был грешен, подозревал тебя… слегка. Ты же факт знакомства с ней скрывал, палки в колеса ставил. Очень тебя устраивало, если бы дело удалось на Казарина навесить. Или – чтобы оно навсегда «глухарем» повисло. Удобно: и тебя никто не уличит, и меня всегда лишний раз выдрать можно. Не работаю, элементарно бытовуху раскрыть не могу, выпустил преступника из рук. Устраивало, правда?

– Слышь, Волгин, не много на себя берешь? Подымешь?

– В самый раз. Ты ведь с Инной давно познакомился, еще когда ее приятелей за вымогательство задерживал. Помнишь, была история? Конечно, помнишь! А зная ваши характеры, не надо много ума, чтобы предположить, как дальше развивались события.

– Чо те надо?

– Ничего. Не ругайте Своего начальника, – Волгин встал, – ведь у вас мог быть начальник гораздо хуже. Писать на тебя в УСБ я не собираюсь. Пойду работать…

Он уже переступил порог, когда ББ окликнул:

– Обожди!

Из сейфа Катышев достал вскрытый конверт, бросил на стол:

– Держи. Из Москвы, по секретной почте пришло…

– Благодарю.

Входящий номер был недельной давности. Завалялось в канцелярии или ББ придержал?

Посредник Паша сидел в коридоре с непроницаемым лицом, но печальными глазами, похожий на мастера восточных единоборств, чьих лучших учеников только что отбуцкали в кабаке пьяные хулиганы.

Волгин прошел мимо, на ходу знакомясь с содержимым конверта, не останавливаясь, бросил:

– Подождите пару минут. – И заперся в кабинете.

По местной линии дозвонился до постового на входе в РУВД. Назвал фамилию и краткие приметы Паши, распорядился не выпускать, если захочет уйти. Потом опять взялся за пришедшие из столицы бумаги.

Московский уголовный розыск, в помощь которого Волгин не очень-то верил, – прошли те времена, когда МВД был единым, слаженным механизмом, нынче каждое колесико вертелось по-своему, а механики занимались вообще черт знает чем, – так вот, прославленный МУР сообщал, что Локтионов Э.А. действительно с такого-то по такое-то число останавливался в гостинице, занимал такой-то номер, входил в деловые контакты со следующими фирмами… А также неоднократно звонил в Новозаветинск: трижды – к себе в контору, трижды – домой, пять раз – Кольской и столько же – Варламову. Наибольшая активность пришлась на день убийства Инны и последующий.

На выводы много времени не требовалось. Ничего нового, но приятно, когда оказываешься прав в своих предположениях.

В дверь постучали.

– Да! – крикнул Волгин, убирая муровское сообщение в сейф и готовясь встретить гостя, совершенно позабыв, что дверь запер.

Когда он выглянул в коридор, посредник Паша сидел с прежним видом, а Поперечный медленно удалялся в сторону лестницы.

– Костя, я здесь!

– Ничего не получится, – заявил Поперечный, устроившись за столом. – Я просмотрел материал в дежурке, факт незаконного лишения свободы ничем не подтверждается. Хотя, конечно, все понятно… Увы, придется отпускать.

– Это я уже понял.

– Тогда зачем было меня вызывать?

– Решение тебе принимать.

– Могли бы и по почте к нам отправить, спешить уже некуда.

– Есть еще один момент. Этот наш нынешний «терпила» – ближайшая связь Варламова. Помнишь еще такого?

– Которого убили?

– Вот именно. «Терпила» – ближайшая связь Варламова, а покойный Варламов, в свою очередь, – ближайшая связь Локтионова. Можно сказать, его зам по темным делишкам.

– Не слишком ли сложно?

– В самый раз.

– И что ты хочешь?

– Я хочу обыск. У Паши. Сначала ты его, конечно, допроси – сам знаешь, в суде протоколы допросов, которые опера писали, не котируются, нас вечно в рукоприкладстве подозревают, – а когда допросишь, я поеду к нему домой и выверну его хату наизнанку.

– Он что-то говорит? Варламов ему что-нибудь отдавал на хранение?

– Ни черта он не говорит. Если бы что-то говорил, то и обыск был бы не нужен, он сам бы все отдал. Молчит, сволочь.

– А что ты рассчитываешь найти?

– Там видно будет.

Затея Поперечному не нравилась. Обдумав ее со всех сторон, он с сомнением заявил:

– Как-то не того получается. Что ж мы, теперь всех знакомых Локтионова обыскивать будем? Тем более что он не локтионовский знакомый…

– Костя, я тебе напишу большой мотивированный рапорт. Если что – я во всем виноват, вали все на меня.

– При чем здесь это? – Поперечный смутился, достал из папки протоколы. – Ладно, зови своего «терпилу».

– «Терпила»! – трагическим голосом прошептал Волгин в сторону двери, потом вышел в коридор и официальным тоном пригласил: – Гражданин Свешников, прошу на допрос.

Волгин испытывал душевный подъем. Бессонная, полная событий, с привкусом поражения ночь осталась далеко позади, в то время как финал «дела Инны» стремительно приближался.

Сергей чувствовал себя как бегун, который намотал положенное количество кругов по стадиону, пережил отчаяние, усталость и второе дыхание, вышел на финишную прямую и летит, не чувствуя под собой ног, на ленточку, которую он, только он – все остальные далеко позади, – вот-вот разорвет, и радость победы затмит те чувства, что одолевали его еще несколько минут назад.

Впрочем, легкой атлетикой Волгин в жизни не занимался и отчего такое сравнение пришло ему в голову, понять не мог.

Запустив Свешникова в кабинет и укротив неправомерное желание наградить его пинком в задницу, Волгин устроился в кожаном кресле и приготовился слушать.

Ничего нового, как он и ожидал, не прозвучало.

Они договорились, что Поперечный едет к себе, получает у прокурора санкцию на обыск и вызывает Волгина; Свешников все это время находится в РУВД. Не в камере, а в коридоре, как добропорядочный гражданин, желающий помочь следствию.

Волгин написал обстоятельный рапорт на двух листах; на допросе Свешников признал, что был близок с покойным Варламовым и несколько раз получал от него на хранение различные документы, какие именно – сказать не может, не интересовался, тем более что последний раз это было давно, а сейчас у него дома ничего нет.

Прокурор санкцию на обыск не дал.

– Ты сам виноват, – убитым голосом говорил Поперечный по телефону, – тебя же от работы отстранили.

– Ну и что? – вполне искренне удивился Волгин.

– Ну и то, что меня в твой рапорт полчаса мордой тыкали.

– Бред какой-то!

Поперечный объяснял еще что-то, говорил про другие обстоятельства – о предсмертной записке Казарина, в частности, – но Волгин уже не слушал, искал выход. Завалиться домой к Свешникову и навести шмон без всякой санкции? Не пройдет. Знать бы, что у него там пистолет хранится, – можно попробовать, для такой ситуации есть лазейки в законодательстве, но добытые в результате подобного налета бумаги или видеокассету к делу не приобщишь. Посмотрели на Запад – и сделали как у них: определили, что улики, полученные с нарушением закона, силы не имеют. Правильно, конечно, но одновременно с принятием этого нововведения не помешало бы поднять до ихнего уровня материальную базу с финансовым обеспечением…