Евгений Костюченко - Гарнизон не сдается в аренду

Вадим успел связаться со своими и сообщить координаты, после чего связь пропала. Зато перехваты продолжали его радовать: четкие, открытым текстом, на хорошем международном английском. Просто чудо, а не перехваты. Жалко было снимать наушники. Специалист Гранцов испытывал невыносимую душевную боль, на ходу расчленяя свою замечательную аппаратуру и незаметно выбрасывая ее из машины. Катушки с записями он, однако, сохранил, решив до критического момента держать их при себе в одном кармане с гранатой.

Позже выяснилось, что горючее и воду в Сомали отправил предатель. Этот подарок был адресован сомалийскому танковому полку, который как раз выдвинулся к границе. Командир полка и старший колонны наливников были родственниками. Измену раскрыли своевременно, да тут еще поспели координаты, переданные Гранцовым — и вдогонку дезертирам были отправлены вертолеты.

Гранцов никогда, ни раньше, ни потом, не видел столько вертушек одновременно. Наверно, в Эфиопии проходил боевое слаживание какой-нибудь экспериментальный авиаполк. В первую минуту он насчитал восемь «крокодилов [3] «крокодил» — одно из армейских имен вертолета Ми-24 », они парами вырастали из-за гребня дюны. Когда появилась девятая машина, «МИ-8», ему уже было не до счета…

«Двадцатьчетверки» заходили на колонну и спереди, и сзади, роняя бомбы и выбрасывая дымные молнии НУРСов, а «восьмерки» зависали сбоку и расстреливали машины из пулеметов. Гранцов, к счастью, воткнулся своим «газиком» в водовозку. Он один остался в живых, потому что не бегал под огнем, а лежал. Причем лежал в луже воды, а вокруг растекался бензин.

Нет ничего хуже, чем умирать на чужой земле. Умирать, не выполнив боевой задачи. Да еще от рук своих же товарищей.

И вдруг Вадим вспомнил, что тогда он молился. Первый и последний раз в жизни молился по-настоящему — молча и со слезами. В грохоте и визге разрывов он мысленно повторял слова, которые сами пришли ему на ум. Господи, помилуй. Господи, помилуй меня, грешного. Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных, ныне и в час смерти нашей. И когда один вертолет остался в небе, а второй сел, и из него выпрыгнула досмотровая группа, лейтенант Гранцов перестал молиться, и только вспоминал всех своих близких, а контрольные выстрелы раздавались все ближе, и он уже попросил прощения у матери, у отца, у братишки… Но вдруг кто-то заорал: «Бензин! Не стрелять! Сгорим тут на хрен!», и Гранцов понял, что он еще поживет.

Слыша приближающиеся русские голоса, он еле удержался, чтоб не закричать что-нибудь вроде «Я свой, братцы!». Братцы, скорее всего, засадили бы в него очередь, чисто рефлекторно, а потом переспросили бы друг друга — что там кричал этот сомалиец? Он чувствовал пьянящий аромат горючего и ждал вспышки. Но вертолеты улетели, а лужа бензина, рядом с которой он лежал, так и не вспыхнула.

Позже, в Афганистане, ему приходилось участвовать в засадах на караваны. И после расстрела, приблизившись с группой досмотра к дымящимся «симургам» и «тойотам», старлей Гранцов всегда негромко окликал по-русски: «Есть кто живой?»

Старшина Поддубнов поправил фуражку на голове Добросклонова, отступил на пару шагов и попросил:

— Керимыч, встань-ка рядом для сравнения.

— Рэ-эвняйсь, смирн! — прорычал Гошка, когда Керимыч встал с ним плечом к плечу. — Товарищ мичман, личный состав…

— Отставить шуточки! — Поддубнов крутил на пальце ключи от «Урала». — Игорь Андреевич, вы человек образованный, но я вам все же напоминаю. Ворота за нами запереть на замок и никому, кроме нас, не открывать. На телефонные звонки отвечать строго по уставу. Когда проснется майор Гранцов, он будет недоволен, что его не разбудили. Валите все на меня. Я запретил будить. Пускай спит. Если у нас будут новости, я позвоню со станции. Вопросы есть?

— Вопросов нет!

— Добро. Поехали, Керимыч.

Гошка постоял у открытых ворот, глядя, как громадный грузовик, натужно урча, поднимается по дороге между высоких сосен. Вот его зеленый борт с белыми цифрами скрылся за красными стволами, и завывание мотора стало глуше, а потом и вовсе пропало, когда грузовик перевалил через сопку. «Сам дневальный, сам дежурный, рядовой Ахмед», — пропел Гошка, вспомнив армейскую народную песню, задвинул засовы, повесил замок и вприпрыжку побежал к штабу.

Добросклонов исполнял обязанности дежурного по базе, не отходя от телефона. Он вошел в Интернет и навестил несколько порносайтов. При этом он успевал оглядывать вверенный ему объект во все четыре окна, и от его ревнивого взора не ускользнула экскурсия Гранцова и Регины. Они зашли сначала в домик с сауной, потом в жилой корпус, а оттуда уже в баньку над озером, и дверь в избушке захлопнулась надолго.

Он помнил инструкцию, полученную от Керимова, и постарался не засиживаться в Интернете, чтобы не занимать канал связи слишком долго. Ожидая проверочных звонков, Гошка забавлялся на компьютере. Сначала он попытался найти в нем какие-нибудь игры, но вместо них нашел «Дневник Партизана». Прочитав пару глав, он не удержался и принялся править тексты брата. Это занятие увлекло его так, что, когда зазвенел телефон, Гошка не сразу сообразил, как поступить.

— Дежурный по «Редуту»! — бодро прочитал он шпаргалку, оставленную предусмотрительным Керимовым.

— Что там у вас со связью, дежурный? — зарычала трубка. — Говорит комендант базы. Кто там у вас сегодня за старшего, позови.

— Никого нет, я один.

— Как это один? А где Поддубнов, где Гранцов?

— Никого нет.

— Никого, говоришь? Ну, оно и к лучшему. Ты новый?

— Новый.

— А, Керимов! Точно? Так слушай, Керимов. Сейчас откроешь ворота для двух машин. Это еду я, понял? Это я с дороги звоню. Понял? Уже проехали знак запретки, давай подходи к воротам, чтоб я там не торчал, как неродной. Понял?

— Так точно, — сообразил ответить Гошка.

Он торопливо натянул солдатскую куртку без погон, нахлобучил фуражку с кокардой и схватил ключ. Машины уже приближались, Добросклонов слышал завывание их моторов, подбегая к воротам.

Это были две «Нивы» последней модели, «пятидверки». Серая и белая. С одинаковыми номерами. Добросклонов протер глаза — и заметил, что номера различались только одной буквой, да и та была заляпана грязью. И номера были непростые — 369. Он по привычке сложил цифры. Получались сплошные девятки. А девяток он боялся. «Возможно, это уже мания. Возможно, это уже требует лечения. Или изоляции от общества. Но это сильнее меня», — думал Добросклонов, вспоминая все свойства числа Девять. Если свести эти свойства к одному понятию, то таким понятием будет Насилие.

Он торопливо распахнул перед ними ворота, но на территорию въехала только белая «Нива», а серая осталась на дороге. Из первой машины выбрался толстяк с пылающим лицом.